– Мэдлин.
Пальцы Уны щекочут мое запястье. Случайно или нарочно – не знаю. Но желудок сжимается, а сердце пропускает удар.
– Думаю, нам стоит ограничиться дружбой, – говорю я.
Она смотрит на меня, и я не отвожу взгляд:
– Уна, ты мне очень нравишься. Как же иначе? Ты потрясающая. Но ты не испытываешь ко мне романтических чувств. И это нормально. – Я отворачиваюсь и смотрю на деревья впереди. Мой голос дрожит. – Но если мы… Все в конце концов запутается, и мне будет больно. Из-за этой боли я потеряю тебя. А мне сейчас нужно быть очень осторожной, потому что… Внутри меня мало что осталось, мне нечего отдавать.
– О Мэдлин. – Она произносит мое имя с такой нежностью, что у меня перехватывает дыхание.
Сейчас Уне достаточно прикоснуться ко мне, чтобы мое сопротивление растаяло как дым и я полностью растворилась в ней. Но Уна прячет руки в карманах, и мы продолжаем шагать к замку – мимо колодца и садика с лекарственными растениями. Я рассказываю о том, что произошло, не вдаваясь в подробности. Лон убил Кэтлин, я заключила сделку. Сложно делиться этим с кем-то, кто не принадлежит к нашей семье. Но Уна все понимает… или по меньшей мере понимает, каково это – бояться потерять любимого человека. У нее семья тоже со странностями, если сравнивать с нормальными людьми. Я рассказываю о том, что значит лишиться души. О том, как это больно, действительно больно, хотя сейчас я не замечаю боли, как не замечаю ее отсутствия. Я слышала, что людям с ампутированными конечностями иногда кажется, что у них все на месте. Может, и у меня теперь фантомная душа.
Не знаю, что со мной станет через семь лет. И что станет с Уной. Я могла бы продолжать надеяться. Если бы хотела.
Но не буду.
Мандрагора
(обезболивающее, от одержимости, безумия и для любви)
Я сплю у Маму в кладовке – похоже, теперь это моя комната. Хотя я до сих пор чувствую себя наполовину гостьей, наполовину наемной рабочей, я все-таки стараюсь с оптимизмом смотреть в будущее – не зря же мне выпала карта с рукой и палкой. Понятно, что все эти гадания – чепуха на постном масле, но сейчас я цепляюсь за любую надежду. Обстановка тут довольно унылая – Маму явно не слишком заботит украшение интерьера. Я повесила на стены фотографии семьи и друзей. Расставила учебники на полке, которая висит над кроватью. Мама нашла для меня маленькую складную парту, чтобы я могла учиться в свободное от работы время. По ночам тут даже неплохо. Во-первых, не так жарко, как в моей бывшей комнате. Теперь я сплю, завернувшись в одеяло. Во-вторых, мои сны стали спокойнее. За окном больше не видно луны и гор – только сад. Я нахожу это умиротворяющим.
Раздается тихий стук в дверь.
– Что? – недовольно бурчу я.
Иногда Маму будит меня среди ночи, чтобы собрать мох или перья. Или вместе с ней навестить пациента. Чаще всего я жду в машине, ведь я пока только учусь. К настоящей работе я еще не готова. И это возмущает меня ничуть не меньше, чем недостаток свободы.
Дверь тихонько скрипит, открываясь, и в комнату заглядывает Кэтлин.
– Ты как сюда попала? – удивленно спрашиваю я.
– Там было открыто, – шепчет она и машет мне, чтобы я шла за ней. Я чувствую себя героиней черно-белого фильма про побег. – Ты должна пойти со мной.
– Зачем? – в полный голос спрашиваю я, потому что Кэтлин вряд ли удалось пробраться сюда незамеченной: от Маму ничего не укроется.
– Тише! – шикает на меня Кэтлин. – Обувайся. Это Лоран. В смысле, Лон.
Сердце подскакивает и застревает где-то в горле. Оно бьется так отчаянно, что у меня не получается затолкать его на место. Я смотрю на Кэтлин.
– Мне страшно, – говорит она.
Мы молча идем по тропинке через сад. Нервы Кэтлин натянуты до предела – воздух вокруг нее буквально гудит от напряжения. Она боится куда сильнее, чем я. А мне следует держать себя в руках. Чтобы соткать мир, где я буду спокойной и сильной.
Я поднимаюсь по лестнице вслед за сестрой и закрываю дверь. Мы в замке. Еще одна лестница остается позади, и мы стоим перед кабинетом Брайана. Кэтлин вся дрожит, ее голос звучит надтреснуто, словно не выдержал тяжести происходящего.
– Брайан попросил позвать тебя. Не уверена, что смогу снова пройти через ту дверь. Мэдди, я… я не хочу его видеть.
Голос Кэтлин срывается, хотя имени Лона она так и не произносит.
– Тебе необязательно идти. Ты вообще не обязана делать то, что говорит Брайан. За тебя и так слишком часто делали выбор. Теперь важно то, чего хочешь ты, Кэтлин.
Она выглядит ужасно несчастной, лицо – печальная красно-белая маска. Глаза сосредоточенно смотрят куда-то вдаль. Она вспоминает. А потом хватается за ручку двери:
– Думаю, я хочу положить этому конец.
Я смотрю на сестру – ее кожа до сих пор запятнана кровью, которую пролил этот монстр.
Брайан с мамой ждут нас в кабинете. Мне кажется, Брайан стал выше с тех пор, как мы виделись в последний раз.
– Я хочу попросить прощения, – говорит он. – За то, что меня не было рядом последние несколько недель. И за все, что случилось. – Настольная лампа с зеленым абажуром отбрасывает на лицо Брайана резкий свет. Я оглядываюсь в поисках Лона, но Брайан еще не закончил: – Для меня это стало потрясением. Я никогда не думал… Это ведь мой дом. Он всегда был безопасным местом. Для меня. Мой отец… был близок с Лоном. Когда-то они работали вместе. Я не ожидал, что он причинит вред моей семье.
– Сколько Лону лет? – спрашиваю я, хотя это не имеет значения: мне все равно.
– Он старше, чем выглядит, – уклончиво отвечает Брайан и сжимает губы в жесткую линию. – Скажем так, он достаточно взрослый, чтобы знать, что можно делать, а что нет.
Мама за все это время не сказала ни слова. Черная дверь с тихим шелестом прячется в стене, и вот мы снова идем по тайному коридору. Кэтлин отчаянно цепляется за мою руку, я чувствую, как ее бьет крупная дрожь. Мы молчим, но наше прерывистое дыхание словно повисает в воздухе. Надеюсь, с Кэтлин все будет в порядке. Надеюсь, она не сорвется, когда увидит Лона. И не простит его. Не попросит вернуться.
Пещера почти не изменилась. Кровать убрали, кровь счистили, хотя кое-где она успела въесться в зернистый камень. Красный цвет трудно вывести до конца. Я скольжу взглядом по списку имен и вижу на стенах отметины, которые раньше могли быть именами, но стали шрамами на белой каменной плоти. Здесь все распадается, все исчезает.
– Эта пещера была тайным местом моего отца, – говорит Брайан. – До его смерти я практически ничего не знал о ней и о том, что здесь происходило. Я пытался вам сказать. Пытался объяснить, что это был за человек.
