Мама осторожно подкладывает подушку мне под голову:
– Лучше уложить ее в кровать.
– Если она проснется, ей придется идти вниз. К этой… этой женщине.
Звук шагов, щелчок выключателя.
Они уходят.
Оставляют меня одну.
Умбиликус
(Антониев огонь, жаропонижающее)
Маму приходит за мной в рассветной полутьме, когда солнце только собирается с силами, чтобы вытеснить с неба бледную луну. Мы отправляемся на поиски благословенного дерева, чтобы срезать с него ветку-другую, а затем проделать то же с деревом проклятым. Я должна также выглядывать желуди. И все, что может оказаться полезным: мертвых насекомых, перья. Особенный дождь. Когда мы вернемся, я займусь прополкой огорода, а Маму будет принимать пациентов. Если я быстро закончу со своими делами, то успею посидеть над учебниками.
Маму понемногу привлекает меня к работе с людьми. Постепенно вводит в курс дела, как она говорит. Я бы не назвала этот процесс постепенным, и ноющие мышцы служат тому подтверждением. Воздух холоден и прозрачен. Если честно, мне нравится, что дни заполнены работой. Нравится падать от усталости и все время учиться новому. Такая жизнь мне подходит. Кто бы мог подумать.
Горы подернуты туманной дымкой. Где-то там плавает в озере Уна. Интересно, думает ли она обо мне, разводя руками прохладные воды? Там она чувствует себя в безопасности. Уна пыталась со мной связаться, но я так и не перезвонила. Кэтлин еще не проснулась, и Кнопка сопит, свернувшись у нее под боком. Теперь он любит ее так же сильно, как ненавидит меня. Ее волосы, ногти и брови отрастают по миллиметру. Она много спит. Я тоже много спала до того, как моя жизнь изменилась.
И я стала работать на Маму.
Над нашими головами кружит ворон. Маму уверена, что она рассчитывает чем-нибудь поживиться. Да, Боб оказался вороной по имени Бадб. Маму хорошо ее кормит. Она не думает, что птица хранит ей верность, я придерживаюсь иного мнения. Вчера я предложила Бадб кусочек ветчины, и она сначала отлетела с ним в сторону и только потом съела.
Маму оглядывается – хочет убедиться, что я не отстала. Я киваю – воздух слишком разрежен, чтобы говорить. Маму шагает вперед, и мои короткие ноги с трудом за ней поспевают. Нужно ускориться. Семь лет. Украдкой вздыхаю. Мне не нравится думать об этом. И все-таки я здесь. И хочу все делать правильно. Хочу учиться.
До сих пор Маму по большей части рассказывала мне о травах и мазях. Об ингредиентах. Она говорит, что лучше изучать магию на практике. И все повторяет, что я не готова, что я еще слишком слаба и сперва мне нужно окрепнуть. Спасая Кэтлин, я чуть сама не лишилась жизни. По сияющей нити утекло много сил.
Иногда я вспоминаю маленькое оранжевое семечко внутри мраморного шарика. Интересно, как Маму его использует? Для чего вообще нужна чужая душа? Недостающая мерцающая частичка моего существа. Она в безопасности, и, если я буду держать ухо востро, возможно, однажды верну ее. И снова стану собой. Стану целой.
Спрятав руки в карманы, я шуршу пакетиками с солью из кафе, засохшими ягодами рябины, обломками веток. Теперь мои карманы всегда полны, а руки грязны. Я крашу ногти, чтобы спрятать пятна.
Впереди маячит спина Маму, как всегда гордая и прямая.
Я осталась наедине со своими мыслями. Впереди еще две тысячи пятьсот сорок дней одиночества. Краем глаза замечаю вспышку рыжего в зарослях утесника. Ярко-медный мех и блестящие глаза. Что-то заканчивается, что-то начинается.
Это странно, но я тоже странная.
Солнце встает. Я чувствую, что я на своем месте.
Тис
(для защиты, от яда и призраков)
Ты бежишь через лес, но силы твои на исходе. Дыхание застревает в горле. Вокруг деревья – чистые, свежие. Цепляешься взглядом за росток дуба, пробившийся сквозь землю. Юная нежная поросль, совсем как твои дочки. Двое идут за тобой. Их не остановить, но еще есть надежда спрятаться.
Ты хотел жить нормальной жизнью. Жена. Две дочки. Маленькие умницы, ее губы, твои глаза. У Кэтлин ее волосы, у Мэдди – твои. Они само совершенство. Лицом похожи на Шейлу. В твоем мире так много хорошего.
Система сдержек и противовесов.
Шаги за спиной замедляются. Ты стараешься идти как можно тише. Дуб, ясень и вяз. Чешуйки коры и листья должны помочь. Произносишь слова. Язык не слушается. Ничего не помогает. Ворон садится на землю, затем еще один. Что-то здесь не так.
Ты всегда был молчаливым. Надежным. Этим и привлек ее. Она почти сразу начала тебе доверять. Такая любовь сродни волшебству. Она растет, притягивая к себе других людей. Благодаря Шейле ты стал добрее. Все будет хорошо. Ты надеешься, что девочки не унаследуют твой дар. Очень надеешься.
В мире есть добро и зло.
Ты оборачиваешься – они нашли тебя. Юноша и старик. Юноша держит в руке что-то тяжелое и твердое. Идет к тебе.
Теперь, когда твои ноги сломаны, ты знаешь, что случится дальше. Они сделают то, что делали всегда. Ты не можешь пошевелиться. От тебя остались лишь ошметки плоти на костях. Над головой – зеленый полог листьев, кривые ветви дуба, приземистый кривобокий вяз, стройный ясень.
Старик достает книгу и принимается читать нараспев. Юноша льет на тебя какую-то жидкость.
Ты закрываешь глаза. Тебе тепло и мокро. Это похоже на обряд крещения. Ты вспоминаешь мгновения любви. Глаза и маленькие ручки. Два младенца в одной колыбели лежат, прижавшись друг к другу. Они не могут спать порознь. Крохотные ручки хватают тебя за указательные пальцы. Они сразу в тебя вцепились. Такие разные души, но что-то внутри подсказало, что ты принадлежишь им.
Юноша останавливается и долго вглядывается в твое лицо. Так долго, что его отец обрывает пение и велит ему поторапливаться.
Ты не сказал им, что они хотели узнать. Это было несложно – ты привык молчать. Не раз и не два в разговоре с Шейлой тайны так и просились на язык. Ты хотел поделиться с ней тем, что она не знала – не могла знать. Груз ее любви. Ее ореховые глаза, смотревшие на тебя.
