После школы опять ничего не изменилось. Оба брата влюбились в прекрасную девушку по имени Кейт. А Кейт, разумеется, влюбилась в Сигоберта, не в Маладайна. Было нечестно, что она полюбила Сигоберта! Маладайн хотел целовать её. Он хотел, чтобы она звала его Ник, но никто его так не звал. Все звали его Никодемус, Никодемус Маладайн, Маладайн, или даже Мал.
А это, кстати говоря, обозначает «плохой» на одном из языков другой стороны.
Итак, Сиг и Кейт обручились, а потом поженились, и Кейт понесла ребёнка. От этого обида Маладайна только крепчала: их ребёнок станет наследником, а это значит, что придётся навсегда распрощаться с надеждой когда-нибудь стать королём. А потом случилось кое-что прекрасное. Ну, то, что Никодемус Маладайн счёл прекрасным. Сигоберту и Кейт так не показалось. Из-за осложнений при родах Кейт умерла. Никодемус был вне себя от счастья: это значило, что если его брат умрёт первым, Никодемус всё-таки станет королём. Но эти надежды вскоре были разбиты: врач сумел спасти ребёнка.
Ребёнка, девочку, назвали Тамурлейн. Сигоберт и Тамурлейн нежно любили друг друга.
Несколько лет спустя королева Фадранга, мать Сигоберта и Маладайна, умерла. И после похорон Сигоберта короновали. Вы не можете вообразить, как это огорчило Маладайна. Ему пришлось навсегда расстаться со всеми мечтами.
Работа короля волновала Сигоберта не больше, чем домашние задания в школе: он не любил напрягаться. Всю работу приходилось делать Маладайну. И умный, жестокий Никодемус Маладайн делал её хорошо. Вскоре правительство превратилось в эффективный механизм, а все враги короля Сигоберта были жестоко усмирены. Ножом.
Но Маладайн всё ещё был обижен. Более того, обида со временем становилась только сильнее. И росла ещё больше от того, что Маладайн понимал, как всё это несправедливо. Не было справедливо, что Сиг, который ничего не делал, имел абсолютную власть, лучшую одежду, всеобщий почёт и любовь Тамурлейн. А тем временем у него, Никодемуса Маладайна, ничего не было. Хотя это он делал всю работу короля. А Сиг только праздно шатался и красовался, как какой-нибудь лебедь.
Так продолжалось довольно долго. Тамурлейн росла. Король Сигоберт старел. А потом и вовсе слёг с болезнью желудка. Он болел несколько лет, и врачи не могли найти лекарство. В конце концов оказался прикован к постели. Все доктора, которые осматривали его, неизбежно приходили к общему выводу: король умирает. В последние месяцы его жизни за королём ухаживали королевский врач, Никодемус Маладайн и Тамурлейн. И, как ни странно, королевский архивист, Мервин Самп. Последний ходил к королю по той причине, что тот хотел знать историю своего королевства. Сигоберт сказал архивисту, что он пытается найти в прошлом то, что должен оставить после себя в будущем. Его дочери, Тамурлейн, тогда было лишь пятнадцать – недостаточно, чтобы править. И король Сигоберт требовал, чтобы архивист каждый день читал ему истории королей и королев прошлого, чтобы понять, что сделали бы в подобной ситуации они.
И в этих историях он нашёл ответ на свой вопрос.
Король Сигоберт повелел, чтобы после его смерти, на оставшийся до совершеннолетия Тамурлейн год, пока ей не исполнится шестнадцать, Никодемус Маладайн правил вместо неё: он назначил Маладайна Регентом. И заставил его пообещать, что он будет справедливым правителем и будет оберегать Тамурлейн от опасностей.
Чего Сигоберт не знал, так это того, что его травили ядом. Его травил Маладайн. Каждый вечер, когда врач приносил своему пациенту лекарства, Маладайн добавлял туда ложку яда. Как-то вечером архивист случайно стал свидетелем этому на маленькой кухне при спальне короля. Архивист едва мог поверить своим глазам. И, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают, на следующий вечер он спрятался в кухонном шкафу и снова видел, как Маладайн готовит лекарство, и снова видел, как Маладайн добавляет яду. Архивист прятался в шкафу каждый вечер, и каждый вечер видел одно и то же. И всё же архивист ничего не сделал. Потому, что он был трусом.
Король Сигоберт умер.
Никодемус Маладайн стал Регентом. Теперь он завладел тем, о чём всегда мечтал. Он занял место своего брата-близнеца. Теперь у него была красивая одежда, как у брата, покои его брата, даже дочь его брата под его опекой. И, что было для него важнее всего, у него была власть над королевством и всеми его жителями.
И всё же он был обижен. Потому, что он не получил обожания народа. Ведь все знали, что от противников он избавляется с помощью ножа. И он не получил доверия Тамурлейн. Она чувствовала, что что-то не так, хотя и не знала, что именно. Но, что было для него хуже всего, из-за того, что все его боялись, у него не было того, чего он страстно желал превыше всего: любви.
И никто никогда не называл его Ником.
Тоби отложил листовку. Тамурлейн смотрела в зал, выглядывая Регента Маладайна. Тоби знал, что даже если он сможет убедить Тамурлейн не мстить за Кертена, ничто не убедит её отказаться от мести за отца. Тоби было наплевать на Регента – он и сам его ненавидел, – но ему не было наплевать на Тамурлейн: ведь её душа умрёт, если она совершит убийство.
25. Арнольд-стрит
Буря решила, что довольно ходить вокруг да около: она ворвётся в замок, чего бы ей это ни стоило. Поэтому она начала отламывать с крыши черепицу и бить её, как тарелки об пол. Она якобы невзначай врывалась на стены, танцевала на расшатавшихся строительных лесах. Отламывала трубы, потому что ей нравился звук кирпичей, падающих на мостовую перед замком. Буря лбом билась об окна, сотрясала двери, рвала тросы башен, и те извивались, а башни начинали покачиваться. Тросы же превращались в ужасные стальные плети, которые запросто рассекали каменные стены. Наконец, буря сорвала бешено вращающийся в замешательстве флюгер и метнула его, как нож фокусника, – тунк! – в стену дворика, где тот остался дрожать.
В зале потихоньку начинался пир. Гости входили, находили свои места, рассаживались, изучали меню, двигались, говорили. Слуги в белых перчатках разносили подносы, тарелки и блюда. Воздух наполнили восхитительные ароматы.
Мервин Самп, почёсывая голову, смотрел, как всё больше и больше людей раскрывают меню, в которые было вложено его повествование о преступлениях Регента. Тамурлейн выжидала.
– Альфред, – прошептал Тоби, беря кота на руки и не переставая волноваться за Тамурлейн. – Уже скоро.
На вершине лестницы появился широко улыбающийся Бёрстон Шимплинг, тащивший на себе Мечтателя, который едва стоял на ногах.
Краска схлынула с лица Тоби.
– Олли Беспечный? Это он твой Мечтатель?
Тамурлейн развернулась.
– Я знаю, видок у него тот ещё, – сказал Бёрстон. – Но он ещё не отмечтался. Ему надо только воспользоваться мазью, и он будет готов. Будешь же, Олли?
Олли Беспечный уронил голову набок и открыл рот, из которого тут же потекла слюна. Тамурлейн направилась к нему.
