Джиндж не особенно говорил про войну, но зато он всегда охотно включался во всяческие затеи и водил меня по разным тематическим паркам и аттракционам. Мне, конечно же, хотелось покататься на самых больших американских горках (хотя пиратские корабли и водяные горки были моими любимыми), и он нехотя садился рядом со мной и всё время гримасничал. Но всё равно он принимал меня каждое лето. Возвращаясь в его дом, я сбегал от жары основательного английского лета и торчал в дедовом сарайчике для инструментов, где было прохладно и пахло деревом. Всё его разнообразное оборудование и инструменты были напоминанием о послевоенных временах, когда британцев поощряли быть деятельными и чинить всё собственными силами. Я молотил по деревяшкам с невеликим успехом, чаще всего изготавливая подобие нового меча или топора, который можно было бы использовать для сражений против нападающей английской армии.
Несколько лет спустя, когда мне было 18, я путешествовал по Восточной Европе перед поступлением в университет. Я только что вернулся из Эстонии с кратким заездом в Латвию, Литву и Санкт-Петербург. Помню, на российской границе всё было как в фильмах про Джеймса Бонда. В три часа ночи наш спальный вагон был отправлен на огороженную территорию и окружён разнообразными российскими вооружёнными силами с прожекторами, служебными собаками и автоматами Калашникова. Досматривали каждый вагон; раздвигали даже стены и крышу, проверяя на предмет контрабанды. Когда пришла моя очередь, здоровенный солдат указал на мой огромный рюкзак; я стащил его с полки, и мои туристические ботинки задели его по лицу. Он даже не вздрогнул, но дал знак открыть его. Я расстегнул клапан рюкзака, и оттуда вывалился перочинный ножик. Пока он наклонялся, чтобы подобрать его, на самом верху моих пожитков он заметил плюшевого львёнка. Солдат потряс головой и с отвращением выплюнул: «Американцы!».
Когда я наконец добрался домой в Шотландию, то узнал, что дед умер. И, засыпая тем вечером, я думал о Джиндже, о монетках, звенящих в его кармане, о его сарайчике, о радиопередаче The Goons, о его улыбке. «Тик-так, тик-так». Звук метронома в темпе шага пробудил меня ото сна. На моей полке, по-прежнему покрытый пылью, стоял метроном, который он купил для меня, вместе с тромбоном, на котором я больше не играл. Я наблюдал за тем, как маятник качается туда-сюда, чётко, как в армии. «Это Джиндж, подумал я, – без всякого сомнения!» Окно и дверь были закрыты, и не было ни ветерка, ни какой-либо другой причины, чтобы метроном завёлся сам. Меня пробрала дрожь, но вместе с тем посетило чувство, что дед по-прежнему рядом. Летом я часто думаю о нём, когда сижу на траве или слушаю пение птиц – те маленькие напоминания о благоухающих летних вечерах в детстве, когда Джиндж довольно копошился в своём сарайчике для инструментов.
Конечно, Грэм стал для меня ещё одним дедом. Думаю, поэтому меня так и тянет к нему. А я ему как сын, которого у него никогда не было (у него две очаровательные дочери, Онор и Хоуп). Но теперь мне придётся вступить в яростное соревнование за внимание Старого Пса, потому что на сцену выходит его экранный брат, Гэри МакОбнимальщик Льюис, а между ними давно уже длится крепкая дружба. Я люблю Гэри. Его все любят, но Грэм действительно его обожает.
Грэм
Отец мой был ярым коммунистом. Он даже обратил в коммунизм того человека, который потом возглавил компартию Британии. Для отца политика была всем. Он был самоучкой, оставил школу в 14 лет (как и моя мама), и невероятно много читал. Всегда только невымышленные истории; не думаю, чтобы я хоть раз видел его за чтением художественного романа.
Своё детство он провёл в 1930-е годы в Глазго, а это было наиболее вероятное место во всей Европе, после России, где могла бы произойти коммунистическая революция. На площадь Георга стянули танки, чтобы подавить такого рода волнения, совсем как ранее – на китайской площади Тяньаньмэнь. Отец читал всё, что было доступно. У меня до сих пор хранится его экземпляр марксовского «Капитала» и «Маленькая красная книжица» Вождя Мао. Как я узнал позднее, это приводило к физическим стычкам между моими отцом и дедом. Дед был убеждённым социалистом, но для него коммунизм заходил слишком далеко.
Падение коммунизма в 1980-х наряду с гласностью и перестройкой
[119] стало жестоким ударом по долго лелеемым мечтам и убеждениям отца. Это как наблюдать за каким-нибудь христианином, которому со всей определённостью показали, что бога не существует. (По случайности, я вырос в совершенно нерелигиозном окружении. Моя мама была католичкой, но в церковь не ходила; а я никогда не посещал церкви до 25-летнего возраста, да и тогда пошёл только из любопытства – посмотреть, на что это похоже.)
Дневник моего отца времён его службы пилотом в Королевских воздушных войсках сплошь усеян отсылками к «нашим товарищам из Советского Союза», и никогда – к американским войскам. Я вырос в то время, когда к нашей двери доставляли газету Soviet Weekly
[120]. Я думал, это совершенно нормально, пока не узнал, что ни у одного ребёнка во всей округе не было папы, которому приносили бы эту газету. Кроме Гэри Льюиса, который играет в «Чужестранке» моего брата Колума. Его отец тоже был коммунистом из Глазго. Это один из многих моментов, которые объединяют нас.
Пригласить Гэри в наше путешествие Clanlands было просто гениальной идеей, и я скрепя сердце отдаю за это должное Хьюэну. [Сэм. Думаю, ты обнаружишь, что я пригласил всех наших гостей.] Объятия Гэри – вещь легендарная. Нормальное объятие длится секунды две-три. Первые две или три секунды объятий Гэри Льюиса – это лишь умеренный разогрев и пробы воды. Следующие секунд восемь-десять он посвящает усилению своей медвежьей хватки, вцепляясь в вас изо всех сил, как будто он только что вернулся единственным выжившим из Антарктической экспедиции Роберта Скотта. И только вы подумаете, что, наверное, так оно и есть, он начинает тепло и уверенно поглаживать вас по спине, порой сопровождая это дополнительными потискиваниями, и всё это под бормотание «Братец, братец», или «Дорогая, дорогая», если вы относитесь к классу женщин. В конце концов после всего этого действа, что приближается уже к тридцати секундам, он выпускает вас из своих похожих на тиски объятий. Легко и просто может оказаться, что день сменился ночью, пока вы оказались в центре внимания таких вот обнимашек. Но я далёк от того, чтобы жаловаться, ведь все, включая меня, после этого чувствуют себя гораздо лучше. Вот что значит основательные объятия.
Гэри – человек невысокий. В его жилах не течет кровь викингов, а если она и есть, то это был какой-то викинг-лилипут, который прошмыгнул в лодку-драккар и остался там у всех за спиной, когда все ушли. Гэри обладает классическим обликом шотландца. Короткие ноги и длинное туловище (что удобно для рассекания по вереску, словно козлик в килте), удивительно сильные руки для крепких объятий. Я люблю Гэри. Я даже пойду дальше и скажу, что не знаю никого, кто не любил бы его. Изначально будучи школьным учителем, к актёрской карьере он пришёл поздно. У Гэри есть все необходимые качества актёра: замечательная правдоподобность, страстная увлечённость делом и владение эмоциями. А ещё он жуткий сквернослов.
