— Снадобщик?
— Прости?
— Лечишь людей, значит снадобщик. Делаешь мази и притирки от людских хворей.
— Я… — Ретт прислушивался к их разговору больше от нечего делать. — Я не только это делаю. Я занимаюсь разным…
— М, ясно. — Джая поскучнела и отвернулась.
Жан умолк. Ретт по его лицу видел, что тот расстроился. Вот ведь темная дура, да что она знает о талантах Жана!
— Жан лучший алхимик в Галиваре. — заявил Ретт, обиженный за друга.
Джая нехотя повернула голову и посмотрела на него с затаенной злобой.
— И что?
— Если бы он захотел, то был бы уже в королевской дюжине.
— Ретт, прошу не стоит…
— И что? Мне до этого дела нет. — резко заявила Рабах и ушла, а на ее место пришла другая девица.
Жан вздохнул и с улыбкой повернулся к Ретту. Улыбка была привычная — кривая, но искренняя — а вот глаза грустные.
— Плохо себя чувствуешь? — затревожился Ретт.
— Нет. Все в порядке. Долго нам?
— Сказали пару часов бега, так что часов шесть шага этой клячи. Если она не сдохнет, конечно.
— А если умрет?
— Впрягу в оглобли Адара. Какие еще есть варианты? Сам не могу, не пристало графу позориться да еще и при невесте. — он выплюнул это слово с презрением и неохотой и тут же умолк. Жан тоже молчал.
Солнце пекло нещадно, Ретт утирал пот рукавом. Жан, соорудил себе из найденного в их вещах шарфа великолепный маркийский тюрбан. Ретт подтрунивал над «светлейшим князем Маркийским», но Ла Росси только с независимым видом перекинул конец шарфа на плечо и задрал подбородок.
— Я прочел об этом в книге. В Маркии много одежды без единого стежка. Как просто и изобретательно, не правда ли? — Он посмотрел на девушек, обернутых в ткань. Спины их, не считая лоскута свисающего с одного плеча, были обнажены. Смуглые, гладкие, в испарине от жаркого солнца они маняще блестели и нет-нет да и притягивали мужские взгляды. Ретт и сам иногда ловил себя на том, что внимательно следит за капелькой пота, крадущейся в мягкой ложбинке девичьего позвоночника. Эти порывы и желания напоминали ему о Тесс. Перед мысленным взором вставала их последняя ночь, яростная, жаркая, жадная. Он тогда потерял голову, чувствуя в ней искреннее желание к себе. Был только он, только она и все препятствия между ними куда-то исчезли.
Где она сейчас? Пьет кровь? Наслаждается вампирской жизнью? Меняется ли ее душа? Что если она и думать забыла о нем? Что если никогда и не горело у нее в груди то, что чувствует он? Стоят ли его усилия хоть одного поломанного медяка? Станет ли она хоть когда-нибудь волчицей и изменит ли это что-то между ними? Ответов у Ретта не было и вместо смуглых девичьих спин он угрюмо уставился себе под ноги, в маркийскую желтую пыль. Жан кашлянул и тоже отвернулся от девиц Рабах к Ретту. — Потрясающе богатая культура. С большим удовольствием проехался бы по стране, когда будет такая возможность. — он снова нахмурился. — Разумеется, если она будет.
— А я нет. — отрезал Ретт зло, буравя спину Джаи Рабах темным взглядом. — Не желаю я знать ни культуру, ни страну, ни… — он придержал язык. Ретт после откровений о том, кто соизволили их сопровождать, рассмотрел девчонку получше. Жан был прав, она была красивая. Хотя эти рисунки на лице Ретту казались отвратительным варварством. Но их, наверное, можно стереть, переодеть ее в приличное платье, привить манеры…. Он поморщился, поняв, что рассуждает о Джае как о дикой волчице, которую нужно исправить, переделать, подогнать под стандарты Галивара. И будет по его саду ходить еще одна бледная тень девушки, которой она могла быть. Еще одна Женевьева Шеферд. От такой перспективы Ретта озноб пробрал.
Но что он может? Разорвать помолвку? Сейчас, когда у Мильдара тысячи оборотней и неизвестно на кого он их решит натравить? Или представлять ее в галиварских светских гостиных вот в этой тряпке, не прикрывающей почти ничего? Чтобы над ними насмехались, прикрыв едкие улыбки веерами?
«У Мильдара тысячи оборотней по словам Рабах» — поправил себя Ретт. Он все еще не видел их своими глазами и это могло быть просто выдумкой, игрой, ловушкой. Не стоило забывать и о такой возможности.
Глава 10. Хорошие манеры
До Гуджана кляча дошагала к сумеркам. Это был приличный город, с честной крепостной стеной и не сонными мухами вместо стражей на воротах. Тут Рабахам были рады, встречали поклонами, перед ними расступались на дороге.
Строили тут из крупных известняковых блоков как и в той помойке где они вынужденно остановились накануне, белили белым, разрисовывали стены яркими рисунками. «Приносящими удачу и благосостояние» — тут же просветил его Жан.
Они пошли по городу, направляясь к центральным богатым районам у реки. Грязный пересохший к исходу лета ручеек, Эверетт рекой бы не назвал. Полноводные судоходные реки Галивара были совсем иные.
Тут процветала торговля и Жан с горящими глазами слез с повозки. Ретт уже привычный к неуемному любопытству алхимика ко всему на свете, спокойно оглядывался, пока Жан крутил колесики заводных шкатулок, раскрывал странные опахала и изумлялся тонкой работе гончаров.
Он купил три десятка стеклянных стаканчиков странной формы, заверив что нет лучшей тары для приготовления трехнедельного настоя жгучих незабудок.
— Они пьют из этого чай, Ретт, ты представляешь? Он настоял чтобы купил чайник, а он мне совершенно не нужен. Но я все же купил, чтобы не обижать его. Он подарил мне что-то. Интересно что это? Кажется какие-то сладости. Ты только посмотри на эту форму! Как я сам не додумался! Идеальная. Они могли бы сделать состояние продавая этих малышек алхимикам по всему континенту, а они пьют из этого чай! Поразительно.
Адар с тяжелым вздохом грузил покупки Жана в телегу.
— Нам никогда не довезти это до Галивара, — тихо сказал он Ретту.
— Быстрее позволить ему купить это, чем ругаться. — уже пройдя этот путь много раз заверил Ретт.
— А мы не стеснены в средствах? — опомнился Жан, присматриваясь к деревянному табурету в виде маленького слоника. Денег было достаточно, Ретта семья снабдила специальными дорожными чеками, не боящимися ни воды ни огня и выпускающимися специально для путешествий. Так же он захватил некоторое количество старых золотых галиварских марок, которые были в ходу всегда и везде. Жан, творческий гений, всегда окруженный помощниками, слугами и более прагматичными чем он друзьями, кажется взял с собой галиварские бумажные марки. Естественно они погибли при взрыве багажа первым делом.
— Немного, — горестно сказал Ретт. Он знал что это лучший способ воздействовать на совестливого Ла Росси.
— О, тогда я лучше… — и он поставил табурет обратно, печально проведя по нему рукой.
— Да купи ты этот чертов табурет и пошли уже. — Рабахи недовольно косились на алхимика и Ретта. Джая казалось может испепелить несчастного Жана гневным взглядом.
