Встретилась взглядом с подругой.
Она увидела меня, но промолчала. В первую очередь Алина решила раздеться, аккуратно повесить вещи, сапоги поставить, и, наконец, включить свет в прихожей, чего я больше всего боялась.
Как? Как смотреть ей в глаза?
— Алина, — неуверенно позвала ее. — Дай я объясню... попытаюсь!
Я вставала по середине коридора, отсекая собой пути бегства, чтобы подруга не прошла мимо в зал.
— А что объяснишь? — спросила Алина, поднимая на меня уверенный, полный мнимого равнодушия взгляд. Уголок губ ее раздраженно опустился, мимика была постоянно подвижная, как будто не знала, что изобразить на лице.
— Ну давай! Объясняй! — сделала Алина шаг вперед, встав едва не на пальцы ног.
— Давай! — повторила подруга, выкрикивая приказ, затем подняла руки и толкнула в грудь.
Не ожидала подобного, покачнулась назад и угодила в бетонную стену, одновременно где-то на затылке почувствовала болезненный укол. Кажется, стукнулась об угол картины. На стене позади висела картина с красивым, голубым морем.
Затылок обожгло острой болью, в глазах померкло на секунду, стало темно и мрачно и одиноко одной в этой тьме. А когда открыла глаза, сидя на корточках, ко мне наклонилось лицо Алины. Раздалось странное шипение, напоминающее звук насекомого:
— Да чтоб ты сдохла, подруга моя, — по слогам произнес, как неживой голос. Он ласкал холодом, вытягивал столь необходимое тепло.
Голубые глаза подруги исчезли, а вместо них — зрачки, раскрашенные фиолетовыми языками пламени. Необычные глаза, как будто и не Алины, но ведь это она присела на корточки напротив меня, сидящей на полу и схватившейся за затылок.
— Задохнись! — почти шепотом прозвучал ее голос, а ее глаза приковывали и гипнотизировали.
На полученный приказ я захрипела в отчаянии, не чувствуя кислорода и спиной вжимаясь в стену. Одновременно царапала ногтями пол в попытках вырваться из удушения. Шею зажали две невидимые руки, сильные пальцы давили на кадык. Они не только блокировали воздух, но вероятно стремились сломать шею.
А я смотрела в непроницаемые фиолетовые глаза подруги. Пальцами попыталась дотянуться до ее руки, но она проигнорировала, не позволив себя коснуться.
Последнее воспоминание перед темнотой — один день на острове. Алине, и мне никогда не нужна была помощь. И я, и она не боялись поругаться со старшими девочками. К тому же моего папу опасались и до драк обычно разборки не доходили.
А вот Эле часто доставалась порция насмешек из-за косоглазия, иногда приходилось ее защищать, и я знала, что плечо Алины, хоть и гораздо меньшее моего, но всегда было рядом. Могла опереться на него, а сегодня надежное плечо скинуло с себя мою руку.
***
Сначала возникли звуки в голове, не прекращавшийся шум, воздух загудел или так казалось. Потом вернулась способность осязать: я на чем-то мягком, возможно на диване, больной затылок на пуховой подушке. Рука свешивались вниз на пол. А веки очень тяжелые, будто набухли, не удавалось их открыть. Тяжесть во всем теле придавила намертво к горизонтальной поверхности, даже пальцем на руке было лень пошевелить.
— Я, вашу мать, приютила вас! А вы! А вы! Решили переубивать друг друга! — расслышала женский голос, но он настолько визгливый и противный, что резал и без того больную голову.
Я зажмурилась еще сильнее, чтобы неприятные звуки не проникали внутрь.
— А ты чего спящей притворяешься?! Еще одна! — после слов тетя дернула за руку, отчего голова со спиной поднялась и веки слегка разомкнулись. Но голова зазвенела еще сильнее, я во все имеющиеся силы и насколько позволяло раздраженное горло застонала, усаживаясь на диване.
С трудом приоткрыла слипающиеся глаза, руками обхватила затылок.
Колокола звенели в голове, словно по ней несколько часов били чем-то тяжелым. Зрение временно потеряло четкость от звона в ушах.
— А ... а ... хххде? — это все, что удалось прокряхтеть, горло запершило, поэтому решила лучше помолчать.
Три пары ног на полу: двое женских, одни мужские, выше глаза поднять не могла, слишком ярко светила люстра.
А потом увидела, как отъехал стеклянный столик с фруктами чуть назад, а на то место на колени упала Алина. Она отняла мои руки от головы, взяла за пальцы и как начала говорить, а мне хотелось, чтобы все заткнулись! И от каждого слова вздрагивала, словно жестоко избивали. Слова, как удары по телу, а может не по телу, скорее по сердцу.
— Прости! Прости! Диана, умоляю! Прости! — подруга держала мои руки и трясла их. Скрывала по всей видимости дрожание собственных.
В ее искренность верила. Об этом кричало ее лицо. Капающие слезы на щеки, которые подруга старательно вытирала. Красные, раздраженные глаза теперь вновь голубые, а не опасно фиолетовые, отравленные силой. На ее щеках — красные волдыри, как свидетельство былых слез.
Подруга на коленях, не моргала и смотрела как маленькая, напуганная девочка. А ее слезы, капали мне и ей на пальцы, соединенные между собой.
— Я не знаю, что это! Совсем не поняла! Прости! Я была не в себе! — кричала Алина.
Так отчаянно в горле зажгло, да и в глазах после ее слов. Память-то никуда не денешь. Она осталась, как голос не пропала даже на время. Я всё помню. И приказ задохнуться помню. И фиолетовые, ненавидящие глаза помню. И удар в грудь помню. Я помню.
А подруга ждала, стоя на коленях, и плакала, не прекращая. Смотря с паникой, и с обреченностью, и с мольбой. Эта мольба больнее всего ударяла.
Я неуклюже подняла руку, которая казалась нереально тяжелой, прислонила ее к щеке подруги. Стерла размазанную тушь под ресницами. Убрала грязное напоминание о слезах. Из себя бы с такой же легкостью убрать ощущение грязи.
— Всё в порядке! — хрипло сказала почти шепотом из-за потерянного голоса. — Я тоже чуть не убила одну девочку, когда пробудилась сила...
Я вздрогнула от сильного выкрика, и Алина развернулась на коленях, сев на пол, и глядя в сторону балкона и двери, где стояла тетя в красном, брючном костюме. Только с работы, ухоженная с идеальным макияжем, безупречная, как и всегда. Только Катя — истинная леди и матом обычно не ругалась, считала ниже своего достоинства употреблять бранную речь.
— Я, вашу мать, сейчас первая сдам вас Карателям!
Звуки вернулись в голову. Крик Кати был натуральный на всю квартиру.
— И если соседи! — пальцем тетя указала в сторону выхода из зала, там же оказался Артем, застывший в одном состоянии. Бледный, как мертвец. Настоящий цвет лица у него смуглый. Это я всегда бледная, несмотря на знойное солнце на острове.
— И если соседи сейчас придут на мой ультразвук! Я вас всех сдам! И тебя! — ткнула тетя на Артема. — И тебя! — указала она пальцем с красным маникюром на Алину.
— А тебя! — дрожащая рука была направлена на меня.
