«Мы должны быть обязанными Джотто, флорентийскому живописцу, именно тем, чем художники-живописцы обязаны природе, которая постоянно служит примером для тех, кто, извлекая хорошее из красивейших ее сторон, всегда стремятся воспроизвести ее и ей подражать».
Джорджо Вазари
Для своего времени они были людьми, выразившими свое время полностью. Полностью и до конца… Вот я говорю все эти слова и до сих пор не сказала о том, а чем же замечателен был художник Джотто, что же он такого сделал удивительного, что мы награждаем его такими высокими эпитетами? На самом деле, Джотто начал с нуля. Просто то, что он сделал в искусстве, или то, что он предложил искусству, до него никто не делал и никогда. Можно даже сказать, что именно с Джотто началась современная европейская живопись. А до него в европейском мире была принята икона или Византийская живопись.
Сравним с тем же самым Чимабуэ. В музее Уфицци рядом висят две картины, две мадонны — мадонна Чимабуэ и мадонна Джотто. Когда вы смотрите на эти обе мадонны и сравниваете их, даже если вы ничего не знаете об искусстве, а просто смотрите на одну картину и на другую — для вас становится очевидной разница не только между двумя художниками, а вот между двумя эпохами, между двумя совершенно разными принципами. Точно так же очевидно, когда вы, допустим, смотрите на картину художника-импрессиониста и на картину художника Жака-Луи Давида — вы видите абсолютную разницу, вы видите, что они по-разному видят этот мир, они по-разному видят форму, они по-разному понимают то, что они видят, у них разные задачи. Вот то же самое и здесь. Картины Чимабуэ необыкновенно изысканны, необыкновенно изящны. Можно сказать, что он художник не просто византийский, средневековый — он художник готический. Его мадонна бесплотна, все изумительно красиво и декоративно. Лицо у мадонны узкое, тоненький нос, печаль в глазах. То есть это плоская, каноническая, условная живопись иконы — лика, а не лица, не типа личности… А рядом висит икона или, скажем, уже картина Джотто. На троне, инкрустированном красивом троне, сидит женщина широкоплечая, мощная такая, молодая, с румянцем во всю щеку, и она крепко держит руками крепкого младенца, а прекрасная белая рубашка подчеркивает ее телесность, ее мощь. И она спокойно смотрит на нас, и в лице ее нет страдания, оно полно высокого человеческого достоинства и покоя — это уже не икона богородицы, это уже мадонна в итальянском позднем смысле и понимании этого сюжета, то есть это и Мария и прекрасная дама. Она стала женским типом, а не условным выражением канона иконы.
«Гением и душою Джотто походил на Рафаэля; он обладал тем же богатством, тою же легкостью, той же своеобразностью, тою же красотой вымысла; чувства гармонии и благородства было у него не меньше; но язык искусства не сложился еще в ту пору, и вот он только лепечет, между тем как Рафаэль говорит».
Ипполит Тэн
Одним словом, когда вы смотрите на работу Джотто, для вас совершенно ясно, даже если вы первый раз пришли в музей, даже если вы первый раз столкнулись с этим именем, что вы видите совершенно другое искусство, совершенно другое видение мира. Но при этом Джотто никогда не был осуждаем, никогда не был гоним.
В то время был очень популярен Франциск (Франческо) Ассизский — один из интереснейших идеологов конца XII — начала XIII вв., который основал нищенствующий монашеский орден. Францисканцы, его последователи, проповедовали в народе апостольскую бедность, аскетизм и любовь к ближнему. Так вот Джотто был настоящим францисканцем. И это совершенно понятно не только, когда вы смотрите на его картины, но и потому что именно Джотто принадлежит огромное количество картин, посвященных Франциску Ассизскому, он оставил житие Франциска Ассизского, историю Франциска Ассизского в церкви Сан-Франческо в Ассизи.
Став художником, Джотто сделал роспись не только в церкви Сан-Франческо, после этого появился цикл его фресок в капелле дель Арена в Падуе. Кстати, иногда Джотто также называют архитектором этой капеллы, но это оспаривается многими исследователями.
«Настоящие художники — Рембрандт, Джотто, а я лишь клоун; будущее в искусстве за теми, кто сумеет кривляться».
Пабло Пикассо
Мы же сейчас поговорим о картине (фреске) Джотто, которая называется «Поцелуй иуды». Именно в этой работе он проявил себя, максимально раскрыл себя и свое творчество. История этой фрески такова: примерно в середине жизни, в 1300 году, Джотто получил от мецената Энрико Скровеньи, жившего в городе Падуя, замечательное предложение — заказ расписать маленькую церковь, которая была построена в Падуе на Римской арене. Почему на арене? Потому что до Рождества Христова на Римской арене губили христиан. Их туда привозили и всячески над ними издевались за их веру, и поэтому Римская арена всегда была символом невинно пролитой христианской крови. Страдания за веру… И для того, чтобы очистить эти места, для того, чтобы показать торжество и свет истины, церкви ставили на аренах.
Так вот в этой церкви есть фреска Джотто — это фреска «Страшного суда», где показаны добрые дела и злые деяния. Там мы видим, например, портрет Энрико Скровеньи, который стоит перед Господом и держит на ладони эту самую церковь.
И там находится фреска «Поцелуй Иуды». Она примечательна тем, что там Джотто создал то, что на современном европейском языке называется композицией. А что такое композиция? Это то, как художник видит сюжет. Как он себе представляет, как все происходило. То есть художник, в данном случае Джотто, сам стал сценаристом, режиссером и актером в своих картинах. Его картины — это некий театр, в котором действуют актеры, а режиссирует этими актерами — он, и он словно говорит — я там был, я это все видел… Мыслимо ли такое для средневекового сознания? То, что сказано в писании, должно быть, а не то, как ты видел. И Джотто написал фреску «Поцелуй Иуды» именно так. Он первым изобразил действие, поставив своих героев на авансцену с обозначением кулис и задников: Христа, Иуду Искариота, воинов, апостола Петра… И он сказал — это было так. И все у него происходит на ваших глазах в определенную единицу времени, а не в том абстрактном вневременном пространстве, которое было обязательной принадлежностью иконы. Раньше было представление о времени, как о времени бесконечном, как о вечности, а здесь — действие, живое, историческое, конкретное действие. С главными героями, героями второстепенными роли и массовкой. И когда мы смотрим на фреску «Поцелуй Иуды», мы сразу выделяем глазами центр композиции. В этом центре происходит главное драматическое событие. Мы видим, как Иуда, обняв Христа, сомкнув за его спиной руки, целует его. И эти две фигуры центральные — это центр композиции. И композиция, если вы в нее всмотритесь, становится центростремительной. Она все нарастает и нарастает по энергии действия, приближаясь к центру. А потом от центра она становится центробежной, и мы видим справа и слева двух героев второго плана. Мы видим справа, как вошел первосвященник Иерусалимского храма, который показывает пальцем на Христа. А слева мы видим апостола Петра, который хоть и отрекся трижды, пока трижды пропел петух, но все-таки вытащил хлебный нож и этим ножом отрезал ухо Иуды. И мы видим, как он с этим ножом кидается на Иуду, но путь ему преграждает толпа. И у Джотто получилось драматическое действие, взятое в точке наивысшего напряжения.
