Конечно, нельзя не остановиться не только на этом удивительном цветовом и световом решении. Кстати, Микеланджело был первым скульптором, который делал скульптуру не только как объем в пространстве, потому что скульптура все же есть объем в пространстве, определенным образом осмысляющий пространство и осмысленный пространством. Хотя тут можно спорить, есть разные варианты и современные скульптуры, но все-таки в основном это так.
Микеланджело, как мы уже говорили, был республиканцем. Он не любил Медичи, он не любил папу, он любил республику. Но работал на заказ, на Медичи, на папу. Ну что тут поделать? Он не мог работать иначе. Он делал купол над собором Святого Петра, он расписывал потолок Сикстинской капеллы. И это было вечной его трагедией, вечным его терзанием. Так же, как и гробница Медичи.
Надо очень пристально смотреть на вещи, которые мы называем гениальными, потому что они несут в себе всегда много больше того, что мы воспринимаем. Это произведение искусства, перед которым нам должно преклоняться, которое входит в список бессмертных. Все сделано одинаково. Внутри гробницы Медичи нет ничего, что сделано лучше или хуже. Все сделано одинаково, все одинаково проработано.
Когда Микеланджело делал фигуры Джулиано и Лоренцо, он создавал образы, не совсем адекватные тем личностям, которые были их прототипами. Ему говорили: «Не похожи твой Джулиано и твой Лоренцо на прототип, на портрет». — «Прекрасно, — отвечал Микеланджело, — а кто через сто лет будет знать, как они выглядели?» Человек видел себя в обратной проекции. Он знал, что они будут через сто лет. А кто, правда, через сто лет будет знать, как они на самом деле выглядели? И возник образ рыцаря, святого Георгия Победоносца — Джулиано. Как он хорош собой, как порывист, как он прекрасен физически! Воин. От воина действия — молодого, порывистого, горящего, к воину-философу, к воину-мыслителю, к Лоренцо, более широкому, который сидит в задумчивой позе, и на голове у него очень интересный шлем. Это шлем очень старый, он напоминает шлем Афины Паллады или шлем, который был на голове воина и философа Перикла, главы афинской демократии.
Что касается четырех времен суток, о них очень много написано. И сейчас нет смысла просто возвращаться к этой теме. Потому что уж если что и описано замечательно, то это вот эти четыре фигуры. Но я хочу сказать об одной из них, это фигура Дня. Всех поражает какая-то несогласованность в том, как изваяно тело. Какое оно мощное, прекрасное, но эта фигура как бы отвернута от нас. День словно с большим трудом поворачивает к нам голову, поворачивает к нам свое лицо. И когда мы видим голову фигуры, изображающей утро, мы удивляемся, до какой степени не совпадают манера ваяния всей фигуры Дня и манера ваяния головы. Нет абсолютно гладкой поверхности. Микеланджело свои скульптуры лайковыми перчатками полировал. Когда вы смотрите на голову Дня, вам кажется, что она сделана художником начала XX века. Образ лишь намечен, лишь как бы проступает. Это неразличимое лицо. Вы можете его трактовать как угодно. Современников поражали эти зарубки инструментов, оставленные на как бы недооформленной художественно голове Утра, потому что современники привыкли к другой манере скульптурного ваяния, не к такой обобщенной, не к такой свободной. Микеланджело хорошо ответил по этому поводу, на это недоумение. Он сказал: «А кто видел в лицо день грядущий? Никто не видит в лицо день грядущий». Что еще раз подтверждает, что эта работа — не просто работа над гробницей, эта работа является чем-то еще. Это философское рассуждение о времени, куда входим и мы, куда входят и Медичи, и многие другие люди, где есть место мгновению, есть место постоянному коловращению и круговращению, цикличности, и где все-таки место соединения с личностью, какое-то учение о цельности и единстве мироздания через время.
«Живопись ревнива и не терпит соперниц; она заменяет мне жену и доставляет достаточно домашних хлопот. Моими детьми будут мои произведения».
Микеланджело
В то время заказ гробницы не был особенно распространенным явлением. Хотя для Микеланджело это был вообще его пожизненный крест, потому что одной из работ, мучивших его всю жизнь, была гробница, которую предшественник Льва X, папа Юлий II делла Ровере, ему заказал. И именно эту гробницу, как ни странно, Микеланджело принялся делать с огромным азартом, с огромным интересом, но по каким-то причинам Юлий II отказался от этого заказа. Вообще, с Юлием II связан заказ росписи потолка Сикстинской капеллы. Но он отказался по разным причинам, совершенно неизвестным. То ли денег ему не хватало, но говорят, что ему что-то нашептал архитектор Браманте (ведь интриги были тогда точно такие же, как и сейчас, а может, еще более кровожадные). Браманте, который имел большое значение при папском дворе, нашептал Юлию II, что делать при жизни гробницу — это очень дурной признак. Возможно, так и было, то есть одной из причин отказа папы Юлия II от заказа была именно эта. От гробницы много осталось разных фрагментов: так называемые «Пленники», которые находятся в Лувре, и, конечно, замечательная скульптура Моисея в Петроверигской церкви в Риме.
Это гениальная скульптура. Она должна была войти в ансамбль гробницы папы Юлия II. Это удивительно! У Микеланджело каждая часть равна целому, или в каждую часть вложен весь гений замысла и художественного целого. Но кто может представить себе, что эти рабы из Лувра или Моисей — часть какого-то ансамбля? Они были бы внутри этого ансамбля, но они и совершенно самостоятельные работы, которые можно рассматривать вне ансамбля. То же можно сказать и о любой скульптуре из гробницы Медичи. Таков уж удел гениальности — в каждую деталь вкладывать все, что вложено в целое, и делать целое — составленным из элементов, но единым и гармоничным.
В 2010 году выяснилось, что картина с изображением Мадонны, оплакивающей Христа, которая много лет хранилась у американского военного летчика Мартина Кобера под диваном, оказалась подлинной работой Микеланджело стоимостью не менее 300 миллионов долларов. Эта картина была написана для маркизы Виттории Колонна, покровительницы Микеланджело, примерно в 1545 году, а в 1546 году кардинал Реджинальд Поул, будущий архиепископ Кентерберийский, предлагал ее итальянскому кардиналу Эрколе Гонзага. Впоследствии полотно оказалось у некоей немецкой баронессы, завещавшей его своей фрейлине, которая приходилась дальней родственницей прадеду Мартина Кобера. В Америку картина попала в 1883 году.
Надо сделать еще одно замечание о Микеланджело. Его самая знаменитая работа — Давид. Она так прекрасна, что даже у людей толстокожих может вызвать слезы, потому что это созерцание абсолютно совершенного художественного творения.
