Мы никогда не говорили о девушках, но это потому, что нам не о чем было говорить.
Моей девушкой всегда была Диана, всегда только она.
Глава пятьдесят
— То, что случилось с Михаилом и твоим отцом это просто ужасно. Мне так жаль, так жаль, — говорит он ей, его голос дрожит от эмоций. — Если я могу что-нибудь сделать для тебя… если тебе что-нибудь понадобится, я всегда рядом.
Диана кивает, снова обхватывая его своими стройными руками. Ужас и чувство вины мгновенно поглощают меня.
Именно так и поступают нормальные люди. Когда погибли ее брат и отец, все что ей было нужно, это утешение, сострадание и кто-то, кто может позаботиться о ней.
Она пыталась обнять меня в первый день, когда увидела, а я оттолкнул ее. Я заставил ее чувствовать себя еще хуже, я пнул ее чувства, когда она была так подавлена, когда она горевала о потере двух самых близких людей, которых она любила больше всего.
— Я держусь. Сейчас, в основном, я учусь справляться с тем, что их больше нет. Папа оставил наследство, которое позволит мне получить высшее образование. Он так хотел, чтобы я поступила в институт, и я знаю, что не могу подвести его, — она улыбается, но ее улыбка наполнена грустью.
— Ну, если тебе понадобится что-то еще, ты знаешь, куда идти. Наша дверь всегда открыта для тебя. Всегда, — он прижимает поцелуй к ее лбу, а я сжимаю в руке бутылку пива.
Я просто конченный мудак.
Мне хочется ударить себя по лицу за то, что так с ней обошелся.
— Спасибо, папа, — она отпускает его и делает шаг назад, оглядываясь по сторонам.
Она плачет?
— Ладно, пора ужинать, — мой отец хлопает в ладоши.
Марк уже на кухне, пробует рыбу, которую я помог запечь.
Отец поворачивается и идет к кухне, бросая на меня предупреждающий взгляд, который говорит: сделаешь что-нибудь глупое, и я надеру тебе задницу. Но он не знает, что во мне не осталось ни капли злобы, в отношении нее.
Я не причиню ей вреда, больше никогда.
Диана стоит на месте некоторое время, а я не могу заставить себя отвести от нее взгляд. Но она все еще она, а я все еще я и нас отделяют сотни преград от того, чтобы быть теми людьми, которыми мы были раньше, и осознание этого причиняет боль, чертовски сильную боль.
— Пойдем, — говорю я, делая глоток пива, а затем киваю в сторону кухни.
— Мне жаль… я не… — начинает она, но я прижимаю палец к губам.
Она смущенно двигается, страх и все эмоции, которые она испытывает, отражаются на ее лице.
— Не сегодня, Ди. Сегодня мы притворимся, что не теряли друг друга ни когда. Что твой уход не оставил ран на моем сердце, и что я не сделал тебе больно в ответ.
Она кивает, и я вижу, как в ее глазах блестят слезы. Она страдает, разбита на части, и я не могу остановить себя от того, чтобы подойти к ней.
Я не могу остановить себя от того, чтобы взять ее за руку и сжать в своей.
Моя реакция на нее не имеет ничего общего с тем как я вел себя раньше, все это связано с тем, что я действительно слаб по отношению к ней.
Она — мой наркотик, она заставляет мою ускорятся, а сердце биться сильнее. Ее рука кажется мне такой маленькой, и я сжимаю ее, даря знакомую ей ухмылку, которая раньше, заставляла ее улыбаться.
Глава пятьдесят один
— Давай просто поедим, хорошо?
— Я не хочу, чтобы ты сердился на меня за то, что я пришла сюда…
Смотрю на нее, подмечая нервный вид, сейчас мне кажется, что ее может стошнить в любую секунду.
— Ну, что ты, я не сержусь на тебя за то, что ты пришла к нам в гости. Тем более тебя пригласили.
Я не готов выслушивать ее оправдания, или как сильно она сожалеет о том, что сказала мне про то, что любит меня или скучает по мне с той ночи.
Наверное, мысленно я просто не готов отпустить боль. Ее большие голубые глаза пронзают меня насквозь, заставляя воздух в моих легких остановиться.
— Мы поговорим обо всем позже, хорошо? — говорю я, мое заявление заставляет ее оживиться. Она кивает еще раз, и ее тело расслабляется, а хмурое выражение лица исчезает.
Мысль о том, как сильно она была напугана только что, как переживала из-за моей реакции на ее присутствие здесь, это как удар прямо под дых.
Этот дом был ее убежищем, а сегодня она боялась даже войти сюда, и все… из-за меня. Я такой мудак.
Я пытаюсь думать о чем-то другом, например, о том, что между нами, похоже, наступило перемирие, по крайней мере, на данный момент.
Я все еще зол и расстроен, но боль гораздо легче переносить, когда она рядом со мной. Зная, что мы на одной волне, даже если это только на сегодня, мне легче дышать. Она позволяет мне проводить ее на кухню, и как только я отпускаю ее руку, я чувствую себя потерянным.
Отец пристально смотрит на меня, когда мы входим в комнату, но как только он видит улыбку на розовых губах Дианы, его лицо озаряется. Каждый из нас берет по паре разных блюд и несет их к большому столу в гостиной.
— Ну, хватит уже смотреть друг на друга, давайте есть, — объявляет мой отец, но мы с Марком уже на шаг впереди него.
Мы устраиваем семейные ужины почтит каждую неделю, но я не могу вспомнить, когда в последний раз было ощущение, что мы настоящая семья.
— Что новенького происходит у моих мальчиков? — спрашивает папа, вытирая рот салфеткой.
— Абсолютно ничего, — первым отвечает Марк, прежде чем отпить сок. — Просто таскаю кучу бумаг по кабинетам, каждый день, сталкиваясь с тупостью своих коллег.
Он ухмыляется, а я закатываю глаза.
Как по мне работа у него простая и времени свободного куча.
— А что насчет тебя, Кирилл? Есть что-нибудь новое?
Я качаю головой, запихиваю в рот нагетс, прожевываю, а после отвечаю ему.
— Нет. Все по-старому, все по-старому, — лгу я, все изменилось с тех пор, как Диана вернулась в мою жизнь.
Как будто она перевернула весь мой мир с ног на голову… или, может быть, все это время он был перевернут с ног на голову, а ее появление вернуло все на свои места?
— Ну, Стас звонил мне на днях, — говорит он, переключая свое внимание с меня, и я расслабляюсь.
— С ним тоже ничего нового, или, по крайней мере, ничего такого, о чем он мог бы мне рассказать. Он все еще где-то на Кавказе, и он до сих пор не знает, когда вернется домой. Он просил передать вам всем привет, тебе тоже, Диана.
Я смотрю на фотографию брата в парадной форме, висящую на стене.
Я не видел его больше года. Он уехал в командировку всего на семь месяцев, но этот идиот продлил этот срок. Типично для него. Он всегда хотел спасти мир.
