Миссис Джентри взглянула на Мейсона. Тот, не повышая голоса,
но намеренно придав ему солидный, сугубо деловой тон, сказал:
– Садись, Артур. Я хочу с тобой поговорить.
Глаза Артура и адвоката встретились. Молодой человек,
немного поколебавшись, неуверенно присел на краешек стула.
– Впервые ты столкнулся с трагедией в жизни – убийством. –
Мейсон не отрывал взгляда от лица Артурчика. – У меня же их были десятки. Я не
знаю многого о мисс Санли. И давно замечаю, что ты пытаешься ее всеми правдами
и неправдами выгородить. А тебе не приходило в голову, что самым верным
способом обратить беспощадный, враждебный свет рампы всеобщего внимания на нее
было бы искажение истины, твоя попытка отвести от нее подозрения?
Выражение лица Артура Джентри неожиданно изменилось: то, что
сказал адвокат, его явно заинтересовало.
– Я вас не совсем понимаю… – начал было он.
– Ты замалчиваешь или искажаешь факты, чтобы не впутывать во
все это Опал Санли, – сказал Мейсон. – И ты очень скоро убедишься, что не
только вовлек ее в это дело, но представил обстоятельства в неблагоприятном для
нее свете.
– Что это за неблагоприятный свет? – вдруг взъерошившись,
спросил Артур Джентри.
– Порядочные люди, – отчеканил Мейсон, – даже ради женщин не
говорят неправды, когда идет следствие об убийстве. Ты понимаешь меня?
– Не вполне.
– О тебе у меня складывается неплохое впечатление. И в
глазах общественности ты будешь выглядеть вполне приличным молодым человеком.
Но, однако, все будут считать, что побуждения, которыми ты руководствуешься,
чтобы сказать неправду для выгораживания женщины, наверное, более серьезны, чем
ты стараешься их представить. Не желаю с тобой спорить, уговаривать, – продолжал
Мейсон. – Я сообщил тебе факты. Если ты намерен втянуть Опал Санли в это дело,
хочешь скомпрометировать ее, хочешь, чтобы в газетах о ней судачили на разные
лады как о женщине, старше тебя по возрасту и водившей за нос молодого парня…
Ну что ж…
Джентри вскочил со стула, словно боец, готовый по первому же
сигналу гонга ринуться на противника.
– Нет, вы не смеете так говорить, – закричал он, – вы не
сделаете…
Мейсон молча поднял руку, призывая к спокойствию.
– Больно бьет по самолюбию, да? – спросил он. – А больно
потому, что ты знаешь, что это – правда. Ну, что ты хочешь сказать мне теперь?
А?
– Ничего, – внезапно снова замкнувшись в себе, ответил
молодой Джентри.
– Ну хорошо, – сказал Мейсон. – А теперь уходи! Я тебе
сказал, что не намерен спорить. Я сказал тебе все. И то, что я сказал,
справедливо, поскольку, словно кислота, разъедает ложь. Единственное, чего она
не в силах преодолеть, – это чистоты правды. Мои слова будут будить твою
совесть, пока не победят фальшь и не доберутся до истины. И тогда ты
чистосердечно признаешься своей матери или мне, только после этого тебе станет
легче… А теперь я занят. У меня больше нет времени разговаривать с тобой. До
свидания.
Джентри, готовый к сопротивлению, когда мать ввела его в
кабинет адвоката, теперь, казалось, был ошеломлен этим неожиданно пришедшим
освобождением.
– Как, – удивлению его не было границ, – я же еще не сказал…
– Извини, Джентри, – поднялся с кресла Мейсон. – У меня нет
времени, чтобы тратить его впустую. Можешь не утруждать себя дальнейшими
разговорами, пока серьезно не обдумаешь все, что я сказал. Счастливо, миссис
Джентри. Дайте мне знать, если захотите видеть меня снова.
В ее глазах адвокат уловил беспокойство и… благодарность.
– Спасибо, мистер Мейсон. Пойдем, Артур.
Сын в нерешительности остановился у двери, потом вдруг
распрямил плечи, поднял подбородок и шагом победителя вышел, резко рванув
дверь. Он бы ею хлопнул еще сильнее, не будь автоматического стопора.
– Молодость в ярости, – усмехнулся Мейсон, взглянув на Деллу
Стрит.
– Я думала, он бросится на вас, – улыбнулась Делла Стрит, –
когда вы заговорили об Опал Санли.
– Да, он мог бы. В его возрасте – обычное дело: считает, что
поступит по-мужски. Иногда и не знаешь, Делла, что сказать, но насколько
прекрасна горячая, необузданная молодость, у которой нет времени взвешивать
недостатки, обдумывать последствия и собственные действия, по сравнению со
зрелым видением, как мы привыкли это называть.
– Поддаться бы этому импульсу, а? – Делла снова взглянула с
улыбкой на своего шефа.
– Вот именно! – сказал он.
Оба рассмеялись.
– Что ж, неплохая идея. Больше мудрого услышишь от водителя
такси по пути домой, чем иной раз в юридическом учреждении. Ну а что с тем
закодированным текстом на банке? – посерьезнела секретарь и помощник адвоката.
– Ты прямо готова заставить меня работать без отдыха! –
упрекнул ее Мейсон. – Я скоро начну кусаться. Спрашиваешь, что с тем кодом?
– Вы уже думали над ним?
– Очень долго, возможно, слишком долго.
– Послушайте, шеф, если это шифр, нельзя ли его прочитать? В
сообщении девять слов, а я всегда была уверена, что любой шифр можно разгадать,
если сообщение достаточно длинное.
– Пожалуй, да, – согласился Мейсон, – но, по-моему, это не
обычный шифр, в котором заменены лишь буквы.
– Почему вы так думаете?
– Давай проанализируем вместе. Девять слов. Пять из них
начинаются с буквы «В». Буква «В» встречается в каждом слове по крайней мере
один раз.
– А не указывает ли это на то, что эта буква обозначает одну
из наиболее распространенных букв: «Е» или «А»?
– По-моему, Делла, ты упускаешь самое существенное в этом
сообщении.
Она продолжала пристально вглядываться в отпечатанный на
машинке текст, который Мейсон придвинул поближе к ней. Помолчав, Делла с
досадой бросила:
– Нет, не могу понять!
– Посмотри внимательнее еще раз. Это относительно просто.
– Вы имеете в виду, что в шифре не встречается коротких
слов? Да?
– Это одно, – сказал Мейсон. – Самое короткое слово состоит
в сообщении из пяти букв. Самое длинное – из шести. Интересная особенность!
Девять слов. Три из них из пяти букв, а остальные шесть – из шести. Но есть еще
кое-что гораздо более важное, чем это.
– Что же? – нетерпеливо спросила Делла.
– Сдаешься? – улыбнулся Мейсон.
Она молча кивнула.
– Последние буквы алфавита здесь вообще не представлены, –
подытожил он. – Все сообщение состоит из слов, составленных с помощью
двенадцати букв алфавита.
