Мы некоторое время молчим, а потом Аделаида глубокомысленно выводит:
– По-моему, Кать, не стоит тебе из-за мужа заморачиваться. Ну, нравятся ему пожилые. Так это ж отлично! Ты ведь тоже не молодеешь, но теперь можешь быть спокойна, что тебя на студентку какую-нибудь не променяют.
– А я в принципе рада, что со свекровкой поцапалась, – подхватывает Маша. – Теперь новогоднюю ночь можно праздновать дома так, как мне нравится. До этого мы ведь всё время у свекрови отмечали. И из года в год один сценарий: умереть, но настрогать пару тазов оливье и корыто селедки под шубой.
– Ой, девочки, а я нашу дачу последние годы просто ненавидела, – признается дама с красивой гулькой. – Наконец-то смогу провести лето как белый человек: не на грядках, пятой точкой кверху, а на пляже. – Она кладет ногу на ногу и мечтательно прикрывает глаза. – Может, даже на море съезжу…
Глава 8
Дополнение к списку несовершенств
По дороге домой я мечтаю о чашечке горячего… Борща! И размышляю о том, что моя жизнь не так уж и тяжела, как может показаться на первый взгляд. У меня дурацкая работа, зато, как выяснилось, мне не придется оформлять кипы бумаг. После тренинга я посетовала начальнице на то, что еще не закончила (ха-ха) работу над методическими материалами, и Ольга Викторовна сказала: не парься! Да, прямо так: «Не парься, мне не нужны твои писульки». Какая все-таки хорошая женщина! А еще она похвалила меня за занятие, попросила продолжать в том же духе.
На радостях я пораньше забираю Алёнку из сада. Впрочем, минут через сорок ее пребывания дома, понимаю, что погорячилась. Моя голова просто не выдерживает такого количества новостей, которое дочь успела накопить за последние несколько часов.
– Алёна, ты можешь хотя бы полчаса посидеть молча? – умоляю я, включая ноутбук.
– Могу! – отвечает она и зачем-то начинает пересказывать мне энциклопедию о животных.
– Зайка, тс-с! У мамы болит голова.
– Ух, ты! – Алёнка прямо подскакивает от радости. – Давай я буду тебя лечить?
Несмотря на мои робкие возражения, она быстро повязывает мне на голову наволочку и сует под мышку игрушечный градусник:
– А теперь ложись в постельку – я расскажу тебе сказку.
– Доченька, мне надо работать.
– Нет, тебе надо поспать. И поесть кашу. Она специальная, лечебная, – Алёна притаскивает игрушечные кастрюлю и ложку и заставляет меня артистично пережевывать воображаемую гречку. – Если ты не хочешь сказку, я расскажу тебе стих.
– Не надо, пожалуйста.
– Надо-надо! – Дочь ободряюще похлопывает меня по плечу (где научилась?) и неторопливо пересказывает томик Барто.
Моя голова кипит. Я изо всех сил стараюсь абстрагироваться от детского голоса и найти в Интернете что-нибудь полезное для следующего тренинга.
– Мама, я красиво танцую?
– Красиво-красиво.
– Нет, ты хорошо посмотри, – Алёнка больно щипает меня за спину и топочет, как маленький слоненок.
Конец! Моему терпению конец!
– Алёна! Это же просто невыносимо. Оставь меня в покое.
У меня даже бровь слегка дергается от напряжения. Дочь несколько секунд смотрит на меня удивленно, а потом пускает слезу.
Я, конечно, смягчаюсь:
– Малыш, не плачь. Займись чем-нибудь интересным: порисуй, поиграй с куклами.
Алёна отходит к зеркалу и, не отводя глаз от своего отражения, начинает раскатисто завывать:
– А-а-а! Мне нужна другая мама! А-а-а!
Я вздыхаю, стягиваю с головы наволочку и включаю дочери «Пепу». На английском – дабы утешать себя, что ребенок не просто втыкается в монитор, а развивается.
Наконец домой возвращается мама. Мне кажется, или она постриглась? Да и этих бежевых теней на ее веках я еще не видела.
– Как твоя работа над собой? – спрашивает мама, разгружая пакет с продуктами.
– Какая работа?
– По взращиванию оптимизма.
– О! Взращивание идет полным ходом. Разве не заметно? – Я делаю максимально жизнерадостный вид и расправляю плечи. – Кстати, раз зашел разговор: одолжи мне парочку книг о позитивном мышлении.
– Не могу, я их все только на днях раздала.
– Раздала? Надолго?
– Кое-что на пару недель, а некоторые книги вообще подарила девочкам с работы.
Вот засада! Хотя чему я удивляюсь? Со мной всегда так: если что-то неприятное может случиться – оно случится.
– Положишь в хлебницу? – Мама подает мне батон, и я непроизвольно откусываю от него здоровый кусок.
– Так жаль, что ты всё раздала.
– Да я эти книги уже наизусть помню. Зачем они мне? К тому же следовало освободить зону любви.
– Я хотела подыскать для себя еще парочку упражнений, – мямлю я с набитым ртом.
Мамины глаза вспыхивают энтузиазмом.
– Так бы сразу и сказала. Я тебе прямо сейчас покажу свои любимые упражнения, только переоденусь.
* * *
– Самое главное занятие для человека, отращивающего оптимизм, – это медитация осознанности, – глубокомысленно заявляет мама, а я старательно записываю ее слова в блокнот. – Неприятные эмоции возникают из-за мыслей, от мыслей надо избавляться.
– Совсем?
– Категорически! Мы ведь постоянно изводим себя дурацкими размышлениями: а что будет в будущем? А не допустили ли мы ошибку в прошлом? Сравниваем себя с другими, подсчитываем потери. А нужно просто расслабиться и прислушаться к ощущениям, переместить свое внимание на «здесь и сейчас».
– Куда-куда переместить внимание?
– На «здесь и сейчас».
Я киваю.
– Угу. Записала.
– В обычной жизни все мы как зомби, двигаемся на автопилоте, витаем где-то далеко, игнорируем настоящее. А медитация осознанности – это такая остановка, пробуждение для жизни.
– Пробуждение для чего?
– Для жизни, блин! – Мама глядит на меня с недовольством, но тем не менее продолжает: – Медитация помогает нам отвлечься от себя любимых и заметить мир.
– Подожди-подожди! – бормочу я, пытаясь расписать вдруг пересохшую ручку.
– Дай сюда! – с перекошенным лицом мама отбирает у меня блокнот и закидывает его куда-то на шкаф. – Так ты ничего не поймешь. Это надо чувствовать! – Она больно хлопает меня по спине и командует: – Давай-ка выпрямись, что ты свернулась буквой зю? Или это у тебя поза эмбриона? Впрочем, неважно: выпрямись и закрой глаза.
Я невольно морщусь. Ох, как мне не нравятся эти практические занятия! Никогда не знаешь, чего от них ждать. Тяжело вздохнув, я исполняю неприятную команду и тут же получаю чем-то острым в бок.
