Его глазки тут же начинают бегать.
– По делам.
– По каким?
– Майя, невежливо приставать к людям, – одергивает мама. – Это не наше дело.
– Ну почему же?
– Майя! – Мать больно пихает меня ногой под столом. – Помни о нашем уговоре.
Я раздраженно выдыхаю:
– Помню. Просто мне интересно, как вы встретились.
Она наконец освобождает руку из капкана первой любви и неторопливо помешивает чай.
– Здесь нет никакой интриги. Анатолий Иваныч написал мне накануне, что будет в городе, вот я и пригласила его к нам в гости.
– Очень мило с твоей стороны, Наденька! – кивает лысик и сёрбает чаем.
Я тихонько морщусь. Да уж! Мило. Хоть бы меня предупредила сначала.
– Майя, ну что ты как не родная? – вдруг спохватывается мама. – Отрежь себе кусочек тортика. Анатолий Иваныч его сам испек, специально для нас.
Я кошусь на гостинец, похожий на раскисшую булку в луже сгущенки, и крохотные ростки аппетита моментально чахнут.
– Давай-давай, лопай! – поддакивает лысик и неуклюже плюхает мне на тарелку здоровенный кусок своего «шедевра». – Вон какая тощая! Неудивительно, что никто замуж не берет. Мужики, они, знаешь ли, не собаки: на кости не бросаются…
Я возмущенно смотрю на маму, но вместо того, чтобы вступиться за единственную кровиночку, она делает мне страшные глаза. Что ж, придется помалкивать. В конце концов, завтра, в свой законный выходной я хочу выспаться, а не бегать в потемках по сугробам с ребенком наперевес.
Я долго ковыряю «торт» ложкой, а потом-таки решаюсь попробовать.
Фу! Вот это гадость! И вафельные коржи однозначно покупные.
– Очень вкусно, Толенька! – бормочет мама и снова довольно чувствительно пинает меня под столом по ноге. – Правда, Майя?
– Вообще, отпад, – мрачно соглашаюсь я. – А вы и правда его сами испекли?
– Конечно, – Анатолий Иваныч гордо расправляет плечи. – Я вообще готовить люблю. Пока жена не померла, кухня на мне была.
«Видимо, от ваших кулинарных шедевров она и скончалась», – мысленно ехидничаю я, а вслух уточняю:
– А сейчас вам кто готовит? Или вы стали адептом голодания?
– Ну, по-разному бывает, – с умным видом начинает рассуждать лысик. – Иногда мать готовит, но чаще всего сестра или племянницы.
– Мать, сестра и племянницы? Они что, все с вами живут?
– А то! В деревне один пропадешь. У нас большая дружная семья: я, мама моя, дедушка. Ну, и сестра с детишками. Их у нее пятеро – за ними пригляд нужен.
– Ах, Толенька! – Мама придвигается ближе к лысику и легонько поглаживает рукав его растянутого свитера. – Я совсем забыла спросить, есть ли у тебя самого дети?
– Есть, – кивает лысик. – Не беспокойся. Сынок у меня.
– Как хорошо! – шепчет мама и глядит на своего Толеньку с такой нежностью, что я чуть не давлюсь чаем.
– Кхе-кхе, – я демонстративно поглядываю на часы. – Анатолий Иваныч, а вы на последнюю электричку-то успеете? Или как там в ваше Кочкино можно добраться?
Мать взвивается:
– Доченька, разве мы можем отпустить гостя в ночь? Нет-нет! Пусть переночует у нас. Я уже постелила ему в гостиной.
У меня отваливается челюсть. Что-что?
* * *
Когда Анатолий Иваныч наконец доедает свой торт и укладывается в гостиной, я пробираюсь в мамину комнату. Мне прямо нехорошо от мысли, что у нас в квартире какой-то левый мужик.
– Мама, ты не боишься, что этот твой Толенька ночью нас ограбит?
– Чего? У нас же брать нечего. – Мама неторопливо мажется кремом перед зеркалом и поигрывает бровями.
– А телевизор? Микроволновка? Может, у них в Кочкино такие вещи – это признак роскоши?
Мама только хмыкает.
– Ты как будто никогда криминальные новости не смотрела, – с нажимом добавляю я. – Микроволновки тырят только так. К тому же у тебя еще цепочка золотая есть. И сережки с изумрудиками.
– Майя, где твоя логика? Зачем Толику нас грабить, мы же знаем его в лицо?
– Так это же еще хуже! – Я без сил опускаюсь на ее кровать. – Значит, твой Анатоль вообще может нас прирезать, чтоб мы его в итоге не сдали в полицию.
– А-ха-ха, как смешно! – сурово говорит мама, закрывает тюбик с кремом и поворачивается ко мне. – Майя, иди спать. По-моему, ты сегодня слегка перенапряглась.
Мое лицо превращается в обиженную маску, но мама ее откровенно игнорирует.
– Иди-иди. Спокойной ночи.
Я нехотя подымаюсь с кровати и подхожу к двери.
– Ну, может, хотя бы забаррикадируем дверь в гостиную столом?
– Чего? Это еще зачем?
– Если твой Толик решит ночью устроить кровавую бойню, мы услышим и проснемся.
– Майя, прекрати действовать мне на нервы! Если у тебя приступ паранойи, можешь забаррикадировать дверь в свою комнату.
– Не вариант.
– Почему?
– Утром ты не сможешь забрать от меня Алёнку.
Мама несколько секунд глядит на меня с недоумением, потом машет рукой:
– Ой, всё! Иди.
Почему она никогда меня не слушает? Надо в отместку тоже привести какого-нибудь мужика и на пару дней поселить в нашей гостиной. Интересно, с Анатолием Иванычем на диване поместится еще одна туша? Комплекция у него приличная, но ничего – потеснится…
Злобно похихикивая, я почти сразу проваливаюсь в сон. Мне снится наша квартира в желтом свете встающего солнца. Аппетитно пахнет пирожками и жареной картошкой, тихо урчит холодильник. На кухне вовсю хозяйничает Миссис Летнее Платье.
– Почему у вас так душно? – недоумевает она, обмахиваясь «Азбукой оптимиста» и попутно заваривая чай.
– Душно? – слегка удивляюсь я. – Мне кажется, нормально.
– Нет-нет, у вас просто адова жара, – Летнее Платье распахивает окно, и в кухне почти сразу наметает небольшой сугроб. – Посмотри на меня: я совсем вареная. Вареная!
Мне становится жутко холодно, ноги и руки превращаются в ледышки, а зубы начинают стучать. Я бросаюсь к сугробу, пытаюсь вычерпывать снег ковшиком и выбрасывать обратно на улицу, но вьюга сильней меня. Сугроб становится всё больше и больше, пока полностью не заваливает окно.
– Ну вот, опять ни ветерка! – вздыхает Миссис Летнее Платье и снова берется за «Азбуку оптимиста».
Я резко просыпаюсь. Вот только мне по-прежнему жутко холодно. Что за чертовщина? Я обхватываю себя руками, чтобы перестать дрожать, и несколько секунд внимательно прислушиваюсь к ощущениям. Мне кажется, или из-под двери сквозит? Нет, ну точно сквозит.
