Мама, как ошпаренная, кидается к выходу.
– Нет-нет, я не могу. У меня еще борщ не сваренный.
Алёна сигает с дивана и проворно семенит за любимой бабулей.
– Ну, баб! Ну, один разочек.
Я быстро проверяю аккаунты в соцсетях, после чего набираюсь смелости и открываю любимый городской портал, судорожно вчитываюсь в столбец объявлений о работе. Вакансий немного, и все какие-то однотипные. Большинство объявлений, если перевести с высокопарного языка на обычный, звучат примерно так:
«Где ты, победительница конкурса «Мисс Вселенная»? Айда ко мне в официантки. Сможешь сутками торчать на свежем воздухе, ведь моя забегаловка – шалаш из соломы, с туалетом на улице. Твои обязанности: непрестанно скалиться, маскировать прокисшие салаты укропчиком и воодушевлять упавших духом (под стол) посетителей».
Или так:
«В зоомагазин за три копейки требуется продавец-кассир-уборщица-сторож. Обязанности: намывать аквариумы и клетки, выводить на месте новые породы кроликов, развлекать хомячков, изредка забредающих в магазин, вязать на продажу варежки из шерсти морских свинок».
Каждое третье объявление – вербовка в проститутки, каждое четвертое – предложение вступить в секту какой-нибудь косметической фирмы.
В раздражении захлопываю ноутбук. Кажется, мне срочно нужны антидепрессанты. Печеньки подойдут.
Только подумала – глядь, я уже на кухне – вскрываю пачку курабье.
– Я тоже хочу печеньку, – требует Алёнка, не отрываясь от выкладываемого на столе панно из сахара и чайных ложек.
Перебарываю жадность и аккуратно прилаживаю к ее картине несколько курабьешек. Получается очень красиво.
– Майя, куда ты дела минтая? – голосом опытного следака интересуется мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.
– Какого минтая?
– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.
– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.
Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.
Я дергаю плечами.
– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?
Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.
«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:
– С работой тухляк.
С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.
– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.
Она шмыгает носом.
– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?
Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.
К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.
Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:
– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.
Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.
– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.
Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.
– Ты не спишь?
– Сплю.
Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.
– Смотри, по тебе кто-то ползет.
– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.
Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:
– Фу! Мне что-то жарко…
Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность и по-быстренькому уснет.
Но нет, дочь закидывает ноги на стенку и начинает пятками рисовать на обоях непонятные загогулины.
– Не балуйся, – не выдерживаю я и сталкиваю ее ноги со стены.
Дочь оживляется.
– А Настя с родителями на Новый год поедет в Сочи.
– Очень хорошо. Спи.
– А правда, что в Сочи зимой нет снега? И трава растет? И пальмы зеленые?
– Правда.
– А давай тоже на Новый год в Сочи поедем? – В Алёнином голосе слышится столько надежды, что мне становится больно.
Я разлепляю глаза и глажу дочь по спине.
– Котенок, у нас пока нет на это денег. Может, через год или два.
Обещаю, а сама не верю, что когда-то мы сможем позволить себе отдых на море.
Дочь переворачивается на спинку и поспешно задирает на себе кофту:
– Животик еще погладь.
Я глажу. Ее кожа покрывается забавными крохотными мурашками, и хочется расцеловать каждую.
– А летом? – чуть не подпрыгивает Алёнка. – Давай летом поедем в Сочи? Лиза и Матвей рассказывали, что там можно плавать с дельфинами.
Мое самоуважение обваливается до нуля: похоже, у моего ребенка самое обездоленное детство во всей садовской группе.
– А может, заведем котика? – не унимается дочь. – Соне бабушка подарила котика. А у Кати есть сумка в виде мишки. Может, ты купишь мне сумку в виде мишки?
Виш-лист обновляется еще минут десять, а потом дочь наконец засыпает. На меня же, как назло, обрушивается бессонница. Я таращусь в темноту и кусаю губы. В голове тяжелым молотом бухает вопрос: где? Где найти работу, на которой я смогу заработать хотя бы на сумку в виде мишки?
Глава 4
Козерог в шкурке Водолея
На следующий день ударил мороз: дворы, помятые оттепелью, застывают в один сплошной каток; поднимается ветрище, небо плюется мелким колючим снегом. Даже мама, для которой нет плохой погоды, глянув в окно, предлагает мне отложить поиски работы и посидеть пару дней дома.
