– Что там происходит?
– Сёма! – в зал влетела всклоченная Юль Санна.
– Ты же пошла домой… – изумилась Дуня.
– Скажи мне, что твой танк прорвется до больницы!
Вся расслабленность слетела с Краснова в одно мгновение:
– Думаю, да. Случилось что-то? С детьми?
– Да нет! Типун тебе на язык. Вон… Хозяйка наша рожать удумала.
– Мариам?!
– А то кто?! Звоню в скорую, а те, представляешь, заявляют мне, что не поедут. Мол, погодные условия им не позволяют! Ну, доберусь я до их главного… Там, ну, что ты сидишь?! Давай, поднимай, задницу. Ты гинеколог, мать его, или кто?! Поедешь с ними.
– Вот тебе и выходной, – застонал Коган, действительно выбираясь из-за стола.
Глава 11
Пока Семен пробирался к городу вниз по склону, его школьная подружка Мариам лила в три ручья слезы. И благодарила. То его самого, то Когана, который, повинуясь врачебному долгу, и впрямь взялся ее сопровождать.
– Так, Мариам, прекрати. Ты же не виновата. Сейчас мы быстренько разродимся, и…
– Что значит быстренько? Я не могу быстренько!
– Почему?
– Мне надо Женьку дождаться. Я не могу без него, ты что?!
Семен бросил на Когана внимательный взгляд и осторожно, боясь расстроить рожающую женщину, заметил:
– Такая погода, что аэропорт могут закрыть.
Мариам болезненно поморщилась. Перевела беспомощный взгляд на Тамерлана.
– Даже не смотри на меня. Назад я его не заткну, – мрачно заметил тот.
– Её! У нас дочка будет.
– Тем более. Бабы – создания вредные и нетерпеливые.
– Сём, а может, ты как-то поможешь, ну… С аэропортом?
– Мариам, я же не господь бог. Если аэропорт закроют – значит, садиться в подобных погодных условиях действительно опасно.
– Ладно-ладно. Я поняла. О-о-ох…
– Так, ляг. Дай я послушаю сердечко. Сколько там еще ехать?!
– Минут пятнадцать. Дорога и впрямь ни к черту.
– А ведь прогноз был хорошим, – пожаловалась Мариам.
– Прорвемся!
И ведь прорвались. Их эпичное появление у приемного покоя роддома потом пересказывали из уст в уста много лет. Еще бы – не каждая роженица прибывает на танке. Когда за Мариам и Коганом закрылась дверь смотровой, Краснов сунул руки в карманы и, не понимая, что ему делать дальше – растерянно осмотрелся. В крови бурлил адреналин, требуя каких-то дальнейших действий. Но от него больше ничего ровным счетом не требовалось, и не зависело ничего. Это сбивало с толку. Краснов прошелся по коридору. Позвонил в СБ аэропорта, чтоб узнать, не собираются ли они заворачивать рейсы, и, убедившись, что самолет, на борту которого был муж Мариам, успел приземлиться в числе последних принятых рейсов, позвонил еще одному их однокласснику. Шефу местной полиции – Митьке Сивакову. Коротко обрисовал ситуацию и… нет, не попросил, распорядился, чтобы тот отправил кого-нибудь за Женькой в аэропорт. Сиваков хоть и был козлом – артачиться не стал. Уже меньше чем через час Кравец примчался в клинику. Будущий папаша так волновался, что Семена, кажется, и не заметил.
– Где?! Мариам Кравец… рожает… где?!
Краснов криво улыбнулся, глядя вслед его исчезнувшей за дверью фигуре. Отошел к информационным стендам, на одном из которых был изображен процесс родов, а на другом – разместилась статья о грудном вскармливании. Растер затылок. Почему-то стало интересно, как бы он себя вел, что бы чувствовал, окажись на месте друга. На месте Мариам он, конечно, представлял Дуню. И от того, что почувствовал, едва эта картинка до конца сформировалась у него в мозгу, у Сёмы голова пошла кругом и подкосились ноги. Будто разливающаяся внутри нежность превратила его кости в желе.
А еще через пару минут в больницу стали прибывать армянские родственники роженицы. Тех у нее было много, и Семён, который с ранних лет подрабатывал в ресторанчике отца Мариам – Рубена, очень хорошо их знал и любил.
Шум поднялся, надо сказать, невообразимый. Дядя Рубен, узнав о помощи Семена, расхваливал того на все лады и тряс руку. Тётя Лали нежно обнимала. Сестры Мариам шутили, а подоспевшая мать Кравца, не сдержав слез радости, уткнулась носом в его грудь и заплакала. В общем, родственники Мариам вели себя так, как и положено в дружной большой семье, где все друг о друге заботятся и переживают. Наверное, поэтому Краснов очень скоро почувствовал себя лишним на этом празднике. Что-то всколыхнулось у него внутри. Растревожилось. Под шумок Семён вышел на улицу. Хотелось проветрить голову… С моря дул промозглый холодный ветер. Краснов натянул капюшон, поднял повыше ворот куртки и пошел, не разбирая дороги. Куда-нибудь.
То, что в горах было снегом, здесь, на побережье, обернулось скорее ледяной моросью. Уклоняясь от острых жалящих, будто осы, льдинок, Сёма шел, низко-низко опустив голову, и вовсе не смотрел по сторонам. В какой-то подворотне поскользнулся и, лишь едва не свернув себе шею, осмотрелся. Наверное, этого стоило ожидать. Что он сюда вернется. Другой вопрос – со щитом, или на щите. Его мать была уверена, что ничего хорошего из него не выйдет. И даже когда Семен перебрался в столицу, злорадствовала, что тот непременно облажается и примчится домой, поджав хвост. Он долгие годы жил с ощущением того, что недостоин чего-то большего. Может, Краснов и в разведку пошел из тех соображений, что если выживет, то хорошо. А если нет, то, по крайней мере, не воротится в поросшую плесенью халупу над гаражом. И не сгинет в канаве, как ему это пророчили, а умрет вполне достойно, защищая страну, как герой.
Семен задрал голову, вглядываясь в темные окна квартирки, возведенной из чего ни попадя. Он и сейчас, если закрыть глаза, мог в деталях представить ее убранство. Каждую трещину на потолке и на рассохшейся столешнице покосившегося письменного стола. Вонь от грибка, покрывающего стены, курева и дешевого пойла, что приносили материны дружки. И почувствовать боль от тумаков, которые ему те отвешивали. До тех пор, пока Семен не научился защищаться.
Во всей этой истории с Дуней и ее отцом самым досадным было то, что Краснов, став тем, кем он есть, мог понять старого интригана. Принять то, что он сделал, не мог, да. Но понять – вполне. А кроме этого, если бы не Андрей Викторович, который все же отмазал его от тюрьмы, после той драки, не видать бы ему ни службы, ни какой бы то ни было карьеры. Да, безусловно, себя Краснов сделал сам. Но! Именно с подачи отца Дуни, который по факту дал ему тот самый шанс проявить себя. Будучи человеком здравомыслящим, Семен отдавал себе в этом отчет. И бесился. От того, что у него, как ни крути, не получалось сказать – это черное, ну, а это – белое.
Злясь, Краснов подхватил кирпич, о который он и споткнулся, и со всей силы запустил им в окно. Раздался звук разбитого стекла. Залаяли собаки. А из соседнего окна, кто-то заорал матом.
