На третий год родилась Милка. Стыдно сказать, но совсем не ко времени, им обоим уже было понятно, что они себя исчерпали. Однако делать аборт Алка отказалась: «Еще чего! Я, между прочим, замужняя женщина!»
Да он и не предлагал, наивно полагая, что рождение ребенка может все изменить. Ерунда. Рождение дочки только добавило взаимных претензий и скандалов. Измученные, издерганные, почти ненавидящие друг друга, они наконец развелись.
– Ничего путного из тебя, Журавлев, не выйдет, – заявила жена, – ни муж, ни отец, ни добытчик. Лучше сейчас разбежимся. Зачем друг друга мучить? Пока я еще молода и красива, ты ж понимаешь, мне надо устраивать жизнь.
– Устраивать? – с сарказмом переспросил он.
Алка кивнула.
– А что тут такого? Именно так, с головой. А с любовью я, Журавлев, не без твоей помощи завязала, потому что наелась. До тошноты, до отрыжки.
Через два года она вышла замуж и, кажется, довольно удачно. Новый муж был добытчиком – однажды Журавлев наблюдал, как он выгружает из багажника сумки с продуктами.
– Ого, – удивлялся Журавлев, – а он у тебя хозяйственный!
Алка загадочно улыбалась.
– Как дядя Коля? – осторожно спрашивал он у дочки.
Милка пожимала плечами:
– Нормально. Мама, конечно, его грызет, она по-другому не может. Но это так, для порядка, чтобы не расслаблялся, – хихикала дочка. – А так ничего. Да, пап, представь, он готовит и гладит! Нет, честно! Не веришь? Борщи там варит, мясо запекает, даже пироги печет, как тебе?
Ее почему-то это сильно веселило.
– Ну и отлично, – кивал Журавлев, – здорово даже. И маме помощь.
– Ага, но все равно как-то странно: мужик, а готовит. Хотя и неплохо, если по правде.
Через три года после развода Журавлев встретил Полину, и она показалась ему лучом света в темном царстве – как же, интеллигентная, образованная девочка из хорошей семьи! Полина училась в музыкальном училище и мечтала играть в Большом симфоническом оркестре или в оркестре Большого театра. Тоненькая фигурка со скрипичным футляром его умиляла. Скромная, вечно чем-то смущенная, глаза долу. Разговаривает так тихо, что он переспрашивает. Берет в руки скрипку, пристраивает ее на узком плечике и закрывает глаза. Ест как воробей, спиртного не пьет, носит пышные юбки и закручивает на затылке толстую косу. В общем, тургеневская девушка, не иначе. Таких типажей почти не осталось – реликвия, антиквариат. Так ему, дураку, это виделось.
Ему казалось, что он влюблен в это чистое, светлое, почти неземное создание. А как иначе. Про постель и не думал, сдерживая себя изо всех сил.
Но когда-нибудь это должно было случиться. Случилось, под бурные слезы, бесконечные «нет, я прошу тебя», «не сейчас, мы еще так мало знаем друг друга».
Потрясение его было велико – его святая возлюбленная девственницей не была. Да нет, это его не взволновало – какая разница, господи! Это его удивило. Потрясло – она же святая, его Полина! После обнаружения этого факта у нее началась настоящая истерика – она умоляла Журавлева простить ее, говорила, что это было страшной, ужасной ошибкой, которую она себе никогда не простит. Ее почти изнасиловали, точнее – склонили, принудили. Склонил педагог, взрослый и уважаемый человек, для нее почти бог, да нет, не почти – именно бог! И ей, маленькой и глупой девочке, не хватило сил ему отказать.
– Если бы ты знал, как я страдала! Я даже пыталась покончить с собой. Ты простишь меня? Простишь? – без конца повторяла она.
Тогда ему впервые показалось, что он смотрит какое-то дешевое дурацкое кино.
– За что? – хрипло спросил он. – Мне не за что тебя, Поля, прощать. Это жизнь. Довольно банальная история – педагог совращает ученицу. Об этом писали классики.
– Банальная? – взвилась она. – Да как ты можешь? Это моя душевная травма, это… – Она захлебнулась истерическим кашлем. – Это мои страдания, моя истерзанная душа! А ты про каких-то классиков! Игорь, это бесчеловечно и страшно!
«Боже мой, – думал он. – Кажется, я здорово влип». Так и было. Влип он тогда по полной – почти год не мог от нее отвязаться, даже спрашивал совета у Алки, своей бывшей, неглупой и хваткой жены.
– Так тебе и надо! – смеялась она, выслушивая его опасения. – Такая может спокойно и заявить на тебя, и повеситься перед твоей дверью. Хотя вряд ли – эти истерички отличные манипуляторы. Кстати, а что она хочет? Журавлев, пойми, это главное. Не знаешь? Наверное, любви? Ну ты и дурак! – веселилась бывшая. – Она психопатка, экзальтированная сумасшедшая. И что ей придет в голову, не знает никто. Ладно, подумаю. Но какой ты болван! Тургеневская девушка, чистота и наивность! Таких сейчас нет, понимаешь? Исчезли как класс. И слава богу – в нынешнем мире таким не выжить. Ладно, не дергайся. Я уверена, что она состоит на учете. Как где? В ПНД! Ну ты и придурок! Короче, надо попасть к ее психиатру. Да, и еще! Это важно – надо все разузнать про ее семейку. Про родственничков. Ты меня понял?
Да понял он, понял! Но как разузнать про семейку и как попасть к ее врачу? Если он вообще существует. Конечно, в ПНД говорить с ним не стали – все правильно, медицинская тайна.
А вот преподавательница в училище оказалась болтливой:
– Да, девушка со странностями, несовременная, скромная, тихая. Нервная очень. Чуть что, в слезы. Подвержена истерикам. Сложно с ней очень, поверьте. Талантливая, но видно, что с неустойчивой психикой. Ну да, творческий человек, я понимаю… Но! Здесь, в училище, все у нас творческие. Но далеко не все истерики и психопаты. А что до семьи – кажется, да, была там история. Вроде бы больная мать и нездоровый странный старший брат, но точно не знаю. Так, разговоры.
Почти целый год Полина его мучила – два раза в неделю он доставал из почтового ящика письма, в которых она то клялась в вечной любви, то обвиняла его во всех страшных грехах: в разбитой жизни, в окончательном неверии людям, – то грозила отомстить, то намекала на самоубийство.
Ее было немного жалко и еще смешно, но, кстати, и страшновато за себя. А в целом – противно. Комедия. Комедия с элементами драмы. Это могло бы тянуться бесконечно, но тут вступила Алка – подкараулила Полину у журавлевского подъезда и доходчиво объяснила, что она жена, когда-то бывшая, а теперь снова действующая, у них общая дочь, и они решили сойтись.
– А если ты, гадина. – Алка с шипением выпустила в нежное личико струю дыма, если ты еще раз побеспокоишь его и влезешь в нашу с ним семейную жизнь, можешь пофантазировать, чем это кончится.
Насмерть перепуганная шантажистка бросилась наутек.
Как Журавлев смеялся тогда, как веселился!
– Алка, кинематограф и театр потеряли в твоем лице большую актрису. Нет, тебе надо менять профессию! А ты что, веришь, что эта… ну, в общем, больше не появится?
– Уверена, – кивнула она, – уверена, что больше никогда. Ты б ее видел!
