МАРАТОВ. Что ты хочешь?
ЮРОВСКИЙ. Вчера утром, когда в ЧК распределяли Романовых, мы все боролись за право убить царя. Все мечтали пустить свою пулю в тирана. Кроме тебя. Руководитель ЧК скромно выбрал себе царского камердинера. Это плохо, товарищ Маратов. И вот сегодня судьба предоставляет тебе счастливый случай: я уже сказал – команда без двух человек приехала.
МАРАТОВ. Я понял.
ЮРОВСКИЙ. Именно. Надо кому-то взять Татьяну. И Анастасию. Кому, как не нам – руководителям? Татьяну, допустим, я... А вот ты...
МАРАТОВ. Младшенькую!
ЮРОВСКИЙ. Надо доказать товарищам революционную стойкость.
МАРАТОВ. Ты все забываешь, что я председатель ЧК. И то, что ты узнал только сейчас, я знаю с утра. Я позаботился. Вместе с грузовиком для трупов приедут трое новых исполнителей.
ЮРОВСКИЙ. Не понял. Почему трое?
МАРАТОВ. Двое вместо латышей. А третий... (Усмехнулся.) Не успел рассказать тебе. Вчера Белобородов принял решение: немедленно эвакуировать архив ЧК. Город падет с часу на час – там списки наших сотрудников. Сотни жизней.
ЮРОВСКИЙ. Понятно.
МАРАТОВ. Архив буду вывозить я. Так что я с вами, только пока не придет грузовик. Вместо меня в расстреле примет участие венгр из Интернациональной бригады – товарищ Надь. Он и возьмет Младшенькую.
ЮРОВСКИЙ. Сбежал!
Маратов (рука на револьвере). Я второй раз сдержался, товарищ. Третий не сумею.
В комнате наверху: Она сидит у трюмо – заполняет дневник. Он по-прежнему расхаживает. И по-прежнему из соседней комнаты слышны голоса и смех девочек.
АЛЕКСАНДРА. Ветерок в форточке. Боже мой! Счастье!
НИКОЛАЙ. Приходит, приходит ночная прохлада.
АЛЕКСАНДРА. Жаль, что они исчезли: так нравилась мысль о побеге. Ночь... Спускаться из окна... Люди с лошадьми... Впрочем... будто все это со мной уже было.
НИКОЛАЙ. Это твоя кровь.
АЛЕКСАНДРА. О да! Темная кровь Марии Стюарт. Я о ней часто думаю. Она превосходно вышивала. И перед казнью вышила удивительные слова: «В моем конце мое начало».
НИКОЛАЙ. «В моем конце мое начало...». (Усмехнулся. Расхаживает, бормоча.) «В моем конце мое начало...».
АЛЕКСАНДРА. И все-таки: когда ты откроешь мне свои загадки? Я просто умираю от любопытства. Вообще, не могу чего-нибудь не знать про тебя.
НИКОЛАЙ. Скоро... все узнаешь... (Расхаживая.) Аромат садов.
АЛЕКСАНДРА. Ну вот закончила описывать наше 16-е число... Кстати, Ваше Величество: чтобы мне не волноваться, впредь будем читать дневники вслух друг другу. Что вы записали сегодня?
НИКОЛАЙ. Прости, но сегодня я ничего не писал.
АЛЕКСАНДРА. А вчера?
НИКОЛАЙ. Вчера – тоже... Последний раз писал три дня назад. Нечего записывать. Последнее, что произошло, была эта решетка.
АЛЕКСАНДРА. Бэби каждый день пишет одну фразу: «Все то же». Пиши, как Бэби. И мне будет спокойнее. Как он тихо спит. Очень бледненький... непременно – завтра гулять! И все-таки прочти мне свою последнюю запись. Николай. Чувствую, ты будешь строгим цензором. (Читает.) «Утром, около десяти тридцати, к открытому окну подошли... подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится все менее!»
АЛЕКСАНДРА. А я вот написала хитрее: «11 июля, четверг. Рабочий, которого пригласили, установил снаружи железную решетку перед единственным открытым окном. Несомненно, это пустой постоянный страх, что мы убежим или войдем в контакт с часовым...» Если они читают наши дневники – они успокоятся и снимут эту ужасную решетку...
НИКОЛАЙ. Браво!
АЛЕКСАНДРА. Сегодня я отчего-то столько записала в дневник! По-моему, это самое подробное описание дня за весь год. Тебе интересно?
НИКОЛАЙ. О тебе – мне все интересно.
Александра (читает). «16 июля, вторник. Серое утро, позднее – вышло милое солнышко».
НИКОЛАЙ. Да, да... был превосходный день. (Расхаживает.)
Александра (читает). «Бэби слегка простужен. Все ушли на прогулку на полчаса утром. Ольга и я принимали лекарство. Татьяна читала духовное чтение. Когда они ушли, Татьяна осталась со мной, и мы читали книги пророков Авдия и Амоса». Кстати, я выписала оттуда такие удивительные слова... Обязательно прочтем их на ночь. «Как всегда утром комиссар Юровский пришел в наши комнаты. И, наконец, после недели перерыва опять принесли из монастыря яйца для Бэби. В восемь часов ужин. Внезапно поваренок Лешка Седнев был вызван повидать своего дядю, и он исчез. Удивлюсь, если это правда и мы снова увидим мальчика»... Странная история с этим поваренком. Он наверняка не вернется более, как и все, кого они от нас уводили... И мне не нравится их внезапная забота – эта корзинка с яйцами для Маленького... Я пугаюсь каждый раз, когда они начинают заботиться. Это грех, но я ни в чем им не верю... Правда, сегодня... вы ушли на прогулку, и мы сидели с Татьяной. Я вдруг задремала... Мне приснился сон. И кого я увидела?
Николай Григорий.
АЛЕКСАНДРА. Да! Да! Во второй раз после его гибели. Первый раз Наш Друг приснился мне сразу, той же ночью, когда они его убили.
НИКОЛАЙ. Полно об этом.
АЛЕКСАНДРА. Тогда я решила не рассказывать тебе. Я увидела дворец, тихий снег шел за окном. И чей-то голос произнес: «Распутин»... Он... он стоял у окна на фоне снега в Малахитовой зале. Все тело у него было в ужасных кровавых ранах... Он взглянул на меня – и вдруг вся зала полыхнула огнем. И он крикнул мне: «Сжигать вас на кострах будут». Хочу бежать – и не могу двинуться. И огонь, огонь!
НИКОЛАЙ. Я прошу женушку...
АЛЕКСАНДРА. Нет, нет, в сегодняшнем сне он улыбался... и прошептал мне: «Скоро, матушка». И был так радостен. Это хороший знак... «Скоро, матушка» – ты понял?
НИКОЛАЙ. Я не всегда доверял Григорию. Но на этот раз он прав. Скоро... скоро вы будете свободны.
АЛЕКСАНДРА. Что значит – вы? Мы!
НИКОЛАЙ. Да... Мы.
АЛЕКСАНДРА. Признаюсь, так рада, что увидела его именно сегодня. Моя нервность в эти дни, верно, была еще оттого, что я всегда боюсь 17-го числа... Григория убили в ночь на 17-е... И ты в юности чуть не погиб в крушении поезда. И это было 17-го числа. И 17-го числа ты подписал Конституцию, с которой катастрофа и началась. И я не удивилась, когда в 17-м году свершилась эта страшная революция. Бабушка Виктория мне говорила: у несчастных Людовика и Марии Антуанетты было тоже какое-то страшное число. Кстати, в это число они погибли. Николай. Сегодня 16-е.
АЛЕКСАНДРА. Нет, мой друг, уже семь минут 17-го числа, и потому мне так дорога светлая улыбка Нашего Друга... Сколько раз я замечала: все в мире полно особых знаков. Я не удивилась, когда узнала, что станция, где ты решился подписать ужасное отречение, называлась «Дно»... А знаешь, как удивительно именуется дом, где мы живем сейчас?
