Я наблюдаю за ней, когда она потирает правой рукой татуировку на левой. Думаю, она прошла долгий путь, и я готов поспорить на свою ипотеку, что он был нелегким. Я поднимаюсь и бодро делаю ей инъекцию, параллельно интересуясь, как проходит переход. Ее плечи расслабляются. Она вся расслабляется. И я расслабляюсь тоже. Любая ожидаемая неловкость испаряется из кабинета, как это и должно быть. Джесси говорит, что ей было трудно, но она счастлива быть на пути к настоящей себе. Игла летит в ведро для острых предметов. Я улыбаюсь и говорю, что всегда готов помочь или просто выслушать. Она благодарит и выходит из кабинета подпрыгивающей походкой, словно инъекция подарила ей прилив энергии и радости. Конечно, она счастлива, что теперь на одну инъекцию и на один прием ближе к своей цели. Это только одна битва. Несомненно, ее ждет еще несколько.
Удачи, Джесси.
Пятница, 18 января
Он явно не понимает, как работает система записи в нашей клинике. Я стою, зажав телефон между ухом и плечом. Если учесть, что во время нашей последней встречи с мистером О’Кифом он был близок к инфаркту, я удивлен, что он до сих пор с нами. Я задерживаю дыхание и делаю еще одну попытку. «Что значит время неудобное?!» — раздаются из трубки злые слова, оскорбляющие мое ухо.
Вот придурок!
Во время нашей последней встречи с одним пациентом он был близок к инфаркту, и я удивился, увидев его вновь живым.
Пока он набирает в легкие воздух, чтобы начать второй раунд ругани, я пользуюсь возможностью и наношу ответный удар. Я объясняю, что это он выбрал гребаное время консультации (разумеется, ему слово «гребаное» я не говорю) и что другое время неудобно для меня, поскольку он наверняка понимает (я в этом сомневаюсь), что помимо него у меня есть и другие пациенты.
Он бросает трубку. Забавы ради я перезваниваю ему, чтобы сказать, что нас разъединили, хотя я прекрасно понимаю, что он намеренно положил трубку. К моему разочарованию, но не удивлению, мистер О’Киф не отвечает. Возможно, он прямо сейчас хватается за грудь.
Понедельник, 21 января
Нехорошо. Это единственное слово, которым я могу описать то, как выглядит Ник. Тринадцать лет, суперактивный, помешанный на регби, посвящающий тренировкам почти все дни — и все же сидящий передо мной со своей мамой и выглядящий НЕХОРОШО. Во-первых, он тощий. Это значит, что его тело не только не наращивает мышечную массу, но пожирает ее. Его фигура — это каркас из костей.
«Кто ты в команде?»
Интересно. Для фланкера с открытой стороны у него неподходящее телосложение, поэтому он либо играет за команду недоедающих лилипутов, либо с ним действительно что-то серьезно не так. Он постоянно чувствует усталость и спит, когда есть возможность. Тринадцатилетние регбисты обычно не испытывают такой же сонливости, как сорокалетние дальнобойщики с пивным животом, двадцатью выкуренными сигаретами за день и рецидивирующей подагрой.
Я постукиваю ручкой по столу и направляю ее на мальчика каждый раз, когда задаю вопрос. Ничего. Я ничего не понимаю. Он просто чувствует себя уставшим. Ему нехорошо, на этом все. Я смотрю на экран компьютера, поворачиваюсь к Нику, открываю рот, чтобы что-то сказать, но затем снова поворачиваюсь к компьютеру, потому что сказать мне нечего. Совершенно потерянный, я снова просматриваю медицинскую карту. Его мама явно обеспокоена моим непониманием того, что происходит с ее дорогим мальчиком. Я выпрямляю спину, делаю глубокий вдох и еще раз прохожусь по каждой физиологической системе: неврологической, респираторной, сердечно-сосудистой, желудочно-кишечной, урологи…
Стоп, стоп!
«Думаю, я писаю чаще, чем нужно».
Если бы мы играли в «горячо — холодно», то сейчас стало бы теплее. Я спрашиваю, испытывает ли он сильную жажду. Да, испытывает. Горячо. Я встаю с кресла, протягиваю Нику банку для сбора мочи и отправляю его в уборную собрать для меня несколько капель. Через пару минут он возвращается. Я сажусь напротив тихо ожидающих мамы и сына и погружаю тест-полоску в баночку. Это тонкая палочка, которая показывает наличие в мочи инфекции, крови, белка или сахара.
Проявляется полоска, означающая наличие в моче сахара: это завывающая сирена диабета.
Я улыбаюсь, подбадриваю их и говорю, что нужно сделать еще один анализ. Потом я показываю Нику аппарат с иглой, называемый капиллярным глюкометром, и беру у него из пальца маленькую каплю крови. Он даже не морщится. Молодец! На мониторе отображается ВЫСОКИЙ уровень сахара в крови. На самом деле глюкометр показал максимальный уровень, который он способен считать. Скорее всего, у этого молодого человека диабет первого типа. Я еще раз киваю (теперь уже себе) и убираю глюкометр.
Ник и его мама с недоумением смотрят на меня. Я выезжаю на кресле из-за стола, устраняя барьер между нами, и объясняю, что подозреваю у Ника диабет первого типа. При этом типе диабета тело не вырабатывает гормон инсулин, берущий сахар из крови и помещающий его в клетки. Поскольку у Ника инсулин не вырабатывается, кровь наполняется сахаром. Это объясняет усталость, худобу, высокий показатель сахара в крови и наличие сахара в моче (кровь фильтруется почками). Я делаю паузу. Они выглядят потрясенными. Я могу угадать, о чем думает Ник, когда сидит, опустив голову и водя пальцем по логотипу регбийного клуба.
«Сейчас вам нужно обратиться в больницу. Я договорюсь о вашей встрече с командой педиатров, которые проведут обследование и назначат лечение. Необходимо быстро снизить уровень сахара в крови».
Они кивают, все еще ошеломленные. Я убеждаю Ника, что благодаря лечению он будет чувствовать себя гораздо, гораздо лучше. Я спрашиваю, знает ли он Генри Слейда. Конечно, он его знает.
«Он играл за Англию в Кубке шести наций, и, надеюсь, в этом году он сыграет в чемпионате мира. У него диабет первого типа».
Он улыбается и кивает, понимая, что я хочу ему сказать. Когда они уезжают в больницу, я звоню педиатрам и предупреждаю, что к ним направляется пациент.
Среда, 23 января
«А когда Мэтью говорит, что…»
Я отключаюсь, представляя пляж с белым песком и холодное пиво. Звук опорожненной кружки, поставленной на стол, возвращает меня в конференц-зал нашей клиники, где меня окружают коллеги. Я не в отпуске в Антигуа, а на очередном тренинге. Сегодняшняя тема — перемещение и транспортировка пациентов.
Да, мы все это ненавидим.
Поерзав на стуле, я поднимаю глаза на Мэтью, полного энтузиазма инструктора по технике безопасности. Он стоит передо мной, то сгибая, то разгибая колени, и говорит о себе в третьем лице. Конечно, он не сравнится с Кевом, инструктором по оказанию неотложной помощи, но кто, черт возьми, говорит о себе в третьем лице? Я не могу принять это, каким бы ни был контекст. Перестав сгибать и разгибать колени, он продолжает свою проповедь. Указывая на каждого из нас, он начинает говорить все громче, искреннее и страстнее. Он подчеркивает, что мы все (он делает акцент на слове «все») можем научиться безопасной и эффективной транспортировке пациентов.
