Руки, сегодня вы приняли на себя удар. Я вам обязан.
Четверг, 12 апреля
Обычно, просматривая в пятницу вечером результаты анализов, я делаю это только с одним открытым глазом и чувством надвигающейся беды. Я всегда боюсь увидеть какой-нибудь жуткий результат анализа крови. Он наверняка меня ждет, ведь сегодня пятница. Паршивые вещи часто случаются, когда ты готовишься шагнуть в выходные.
Я делаю глоток кофе, стараясь игнорировать свернувшееся в нем молоко, как я это делал весь день. Сорок три результата просмотрены. Пока никаких драм, но впереди еще три результата. Часы тикают ритмичными движениями, как мой личный чирлидер. Остался всего один. Черт! Серьезно? Когда содержание гемоглобина в крови, взятой у пациента сегодня утром, равно 71 грамму на литр крови (нормальный диапазон для взрослых составляет от 120 до 180 граммов на литр), а три месяца назад показатель был равен 105, то мне нужно бить в колокола. Если этого не сделать, то пора искать другую работу (и юриста).
Я открываю карту пациента. Это Джефри Уилкинс, очаровательный старичок, имеющий в свои 89 лет богатую медицинскую историю. У него нерегулярный сердечный ритм (для его нормализации он принимает кроверазжижающие препараты — идеально, когда результаты анализов говорят, что вы теряете кровь), хроническая болезнь почек четвертой стадии (стадий всего пять, и чем стадия выше, тем хуже), регулярные обмороки и история рака кишечника. Если бы вы попытались представить себе идеальный клинический шторм, то вам на ум пришел бы кто-то вроде Джефри. Если учесть его состояние здоровья, нет ничего удивительного, что содержание гемоглобина в его крови ниже нормального уровня. Когда у вас так много заболеваний, гемоглобин неизбежно страдает (мы называем это «анемия хронических заболеваний», что неоригинально), однако его содержание не должно быть настолько низким.
Некоторые пациенты воспринимают своего терапевта как беспристрастного и умеющего хранить тайны друга.
Я набираю номер Джефри. В трубке раздаются гудки, а я нетерпеливо топаю ногой.
Господи, я очень надеюсь, что он еще жив.
Джефри явно теряет кровь. Я должен узнать, есть ли у него симптомы, связанные с настолько большой кровопотерей, и, что самое важное, откуда он теряет кровь. Ах да, еще нужно узнать, где, черт возьми, все это происходит. Тот факт, что он принимает препараты, делающие кровь очень жидкой, не идет Джефри на пользу.
Я поднимаюсь: он снял трубку. Я с облегчением выдыхаю, ведь мне все-таки удалось с ним связаться и он еще жив. Следующие несколько минут я рассказываю ему о результатах анализа и своих опасениях. Оказывается, в последнее время у него действительно появилась одышка (естественно, ведь содержание гемоглобина в твоей крови предельно низкое, Джефф, и твое тело не получает достаточно кислорода; разумеется, я объясняю это менее резко).
«Но я только сел пить чай», — отвечает он на мои слова о том, что я хотел бы прислать за ним скорую помощь. Я пытаюсь максимально четко объяснить, что хочу, чтобы он продолжал жить и мог насладиться чаем завтра, и очень прошу позволить мне вызвать скорую помощь. Он неохотно соглашается. Я сажусь, чувствуя облегчение. До этого бывали ситуации, когда мне приходилось идти к пациенту домой и убеждать его поехать в больницу. По эгоистичным соображениям мне не хочется делать это сегодня, в пятницу вечером.
Не тогда, когда мы едим фахитас.
Я прошу Джефри доесть пудинг, а потом собрать сумку на ночь, взять все свои лекарства и ждать прибытия скорой помощи в течение часа. Я также звоню его сыну и рассказываю обо всем. Он принимает эту новость как сын, которому уже проходилось воевать со своим отцом, и говорит, что скоро приедет к нему домой. Три звонка спустя (третий звонок был в больницу: я предупредил, чтобы там ожидали Джефри) скорая помощь уже находится в пути.
Я выключаю компьютер и смотрю на своего ритмичного чирлидера, который теперь показывает 19:02. Хреновый вышел из тебя чирлидер! Элис уже уложила Уильяма спать, поэтому можно не торопиться. Я подарю ей немного времени наедине с собой, что сейчас является роскошью. Потом я выхожу из клиники и медленно шагаю домой. Я оставляю работу до следующей недели, но держу пальцы крестиком, чтобы с Джефри в выходные все было хорошо.
Надеюсь, он насладился пудингом.
Воскресенье, 14 апреля
В эти выходные я прочитал статью о том, что в одной из лондонских больниц есть терапевтический кот. Интересно, можно ли организовать что-то подобное в нашей клинике? Да, у нас нет кота, но мы могли бы использовать Уильяма: передавать его от пациента к пациенту, чтобы они могли с ним обниматься. Это одновременно терапия и бесплатный детский сад, который нам понадобится, когда Элис вернется к работе. Что здесь может не понравиться? Подождите, я кое-что понял. Я ведь уеду через два месяца!
Ну что ж!
Понедельник, 15 апреля
Я вернулся на работу, и, как это бывает в понедельник, мир снова сошел с ума.
— Вы серьезно? — это единственный вопрос, который я могу задать Пиппе и ее маме (неудивительно, что папа решил не приходить на такую консультацию).
— Да, им нужна справка. Они сказали, что нам следует обратиться по этому поводу к терапевту.
Кстати, фраза «обратитесь к терапевту» — это как миллион длинных ногтей, которые скребутся о только что покрашенную меловую доску. Дело в том, что это обычно означает: «Отстаньте от меня, пусть кто-то другой решает ваши проблемы». Это лень, а для меня лень — одна из трех самых ненавистных человеческих характеристик.
Обдумывая то, что сказала мне Пиппа (школа требует справку от врача, чтобы она могла выходить на уроках и менять гигиеническую прокладку во время обильных менструаций), я качаю головой в отчаянии.
Насколько отсталыми и бесчувственными могут быть учебные заведения!
Я смотрю на экран компьютера, не в силах поверить, что эту бедную девушку вынудили прийти ко мне и признаться в своей проблеме. А еще попросить справку. Я смотрю на нее и улыбаюсь, выпуская гнев, накопившийся во мне, хотя я все еще пребываю в умиротворенном состоянии.
— Разумеется, я выпишу справку. Не беспокойтесь, в ней все будет сказано предельно четко.
Я имею в виду, что собираюсь сообщить работникам школы, как глупо они себя ведут, заставляя девочку делать то, за что им должно быть стыдно. Кроме того, если письмо терапевта так высоко ценится, я собираюсь изменить ситуацию. Я пишу в справке, что Пиппу нельзя спрашивать, зачем ей нужно выйти, поскольку она может начать стыдиться совершенно естественного физиологического процесса и подвергнуться травле, чем и является требование о справке.
Когда Пиппа и ее мама собираются уходить, держа в руках две копии справки, я говорю, что, если у сотрудников школы будут еще какие-либо архаичные просьбы, они должны связаться со мной напрямую. После их ухода я сажусь в кресло и смотрю в пустоту, снова прокручивая в голове эти странные пять минут.
