– Молчишь? – полицейский всё ещё досматривал Чарли.
– Ещё один пистолет, – тряс он стволом. – Из него ты подстрелил полицейского?
Чарли не проронил ни слова.
– Ничего, пошёл в машину, – толкнул его полицейский. – В участке тебя разговорят.
Это был полный провал.
Сегодня такого не повторится. Чарли открыл глаза. На тумбе лежал пистолет. Он опять никого не убил. То, что вчера вызывало жуткий страх, сегодня дало облегчение.
Чарли протёр глаза, потолок смотрел на него жёлтыми разводами, Чарли смотрел на люстру, не желая вставать. Он не был уверен, что находился именно здесь, он не был уверен, что это «здесь» существует, он не был уверен, что он это он. Что-то случилось в день убийства Саманты Стюарт, что-то случилось, и потому он не может выбраться.
Он не будет никуда торопиться, он не будет вставать сейчас, в этом нет никакой необходимости, нет необходимости проверять, встала ли Саманта Стюарт, нет необходимости смотреть, как она расчёсывает волосы. Он знал как. Он знал, в чём она будет стоять перед зеркалом в окне своего дома. Она будет в шёлковом халате, том самом халате, который оголил её белую грудь, в том самом халате, который он поправил вчера, перед тем как выйти из дома. Он не будет сегодня прослушивать телефонный номер, он уже знает, во сколько она позвонит в Джордано, он уже знает, во сколько приедет доставщик. Сегодня он сделает всё по-другому.
Беккер посмотрел на часы. Восемь утра. Это будет отличное утро, спокойное и неспешное, он покончит с Самантой Стюарт, но ночью не ляжет спать, нет ничего трудного в том, чтобы не спать. Если он не уснёт до рассвета, значит, и не проснётся в этом чёртовом доме, он не примет таблетку в самолёте, он не будет закрывать глаза. Он встретит 27 августа с широко открытыми глазами, а после пойдёт к психологу. Перед этим он слетает в Лас-Вегас с одним несговорчивым типом. Отдаст его нужным людям и будет отдыхать. У него, должно быть, что-то с психикой, неудивительно, когда работа нервная, у него очень нервная работа, он и так всегда чрезвычайно сдержан, он сдержан, когда убивает людей, сдержан, когда берёт крупные суммы.
Ещё недавно, ещё десять лет назад, для Чарли это были немыслимые суммы, а сейчас он и не мыслил о меньшем. Он встал с тёплой кровати и спокойно пошёл в туалет, он спокойно мочился, чистил зубы, а после вернулся на кухню. Поставил турку, приготовил кофе, дождался, пока пар в кружке перестал быть столь сильным. Он смаковал каждый глоток, давно он не думал о деле, когда пил кофе, давно он не чувствовал вкуса и запаха.
Беккер отставил кружку и посмотрел на часы. Пора. Он надел белоснежную рубашку, каждая пуговица попала в свою петлю, надел костюм, а жёлтый комбинезон взял с собой. Чарли ненавидел жёлтые вещи, какой-то запах желудочного сока исходил от такого цвета вещей. Он наденет его позже, в машине.
Ресторан «Джордано» находился в десяти минутах езды. Это было небольшое кирпичное здание 70-х годов.
Чарли Беккер встал неподалёку, он ждал человека в такой же одежде. В таком же противно жёлтом комбезе с запахом тошноты.
Чарли видел того человека вчера из окна дома, он запомнил его узкое лицо, он запомнил его, вот этого самого, кто сейчас хлопнул деревянной дверью «Джордано», сел за руль небольшого жёлтого «Пежо» и вдарил по медленным тарахтящим газам. Беккер ехал за ним.
И, казалось бы, ничего необычного, что может быть необычного в типичном утре узколицего Джордано, каждое его утро типично. Каждое утро он садится в это маленькое, тупорылое, вечно смеющееся «Пежо» и едет на свою вечно пахнущую работу, а потом к клиентам, а потом на работу, и так каждый день. Но сегодня у него будет другой день, сегодня Чарли нарушит весь его распорядок. Чарли прибавил скорость и врезался ему в зад. «Пежо» остановился, остановился и Чарли. Из жёлтой двери вылез узколицый Джордано и направился к Чарли.
– Эй, ты куда прёшь, придурок?! Ты не видишь, куда прёшь, кретин? – сказал бы Джордано, если бы увидел такой же «Пежо», но Джордано увидел «Мерседес» С-класса, поэтому чуть не извинился сам.
– Сэр, – постучал он в закрытое окно, – сэр вы, кажется, врезались в меня.
– Да, – Чарли опустил стекло, – да, кажется, я отвлёкся от дороги, мне очень жаль, – сказал Чарли. – Садитесь, – он указал на сиденье рядом, – я выпишу вам чек.
Узколицый Джордано сел в шикарное авто. А через пять минут уже лежал в нём. Узколицый лежал в багажнике шикарного авто, связанный по рукам и ногам и с носком вместо кляпа.
Чарли ехал под глухое мычание, почему они постоянно мычат, мычат и стучат. Кому это нужно? Чарли поехал по пути Джордано, предварительно загнав его ротастый «Пежо» в ближайшие кусты. Сегодня всё будет по-другому. Сегодня он убьёт Саманту Стюарт, доедет до аэропорта, и никто не задержит его на мосту, сядет в самолёт, включит кино – почему бы не посмотреть кино в самолёте, – и не будет спать. Он не будет спать до вечера, он не будет спать по прилёте в Сиэтл, он не будет спать в гостинице у моря. Он встретит рассвет с чистым разумом, включит радио и услышит «Доброе утро, Сиэтл, сегодня 27 августа». Он доберётся до 27 августа, он непременно встретит его. Он стоял у дома Саманты Стюарт в жёлтом комбинезоне с пакетом «Джордано» в руках. Он слышал каблуки Саманты Стюарт, каждый их стук, ровно восемь шагов, до звенящей дверной цепи, до защёлки замка, до открытия двери.
– Добрый день, ресторан «Джордано», – сказал он и вошёл.
– Скорее доброе утро, – улыбнулась Саманта.
– Как скажете, доброе утро, – сказал Чарли и выстрелил ей в грудь.
Он усадил её, как и раньше за стол, он и сам не понимал, почему придавал жертвам вид достойный и презентабельный, он и сам не знал, почему не мог оставить их так, как и были они, – с криво раскинутыми конечностями, с неровно повёрнутой головой. Одно дело, если это последняя мразь, какой-нибудь наркодилер или контрабандист, так пусть он лежит, как лежал, в лужи грязи между серых улиц в какой-нибудь из подворотен. Но когда он пришёл в красивый дом, когда ему открыла красивая женщина… Не должно оставлять её в таком непотребном виде, на полу с некрасиво раздвинутыми ногами и волосами, раскинутыми по кафелю. Он усадил её, как и раньше, за стол, пригладил спутанные волосы, поправил халат и пошёл к выходу.
Чарли повернул замок и захлопнул дверь. «Теперь не будет лишних свидетелей, – думал Чарли, – никаких свидетелей по пути в аэропорт». Никаких свидетелей – услышал он мычание Джордано. Мост Вашингтона был дружелюбнее, чем вчера, мост Вашингтона не взрывался клаксонами, он встретил Чарли и проводил до Нью-Джерси. До Сиэтла было семь часов, два в зале ожидания, пять в полёте. В машине так и остался Джордано, машина стояла на платной парковке. Но Чарли был милостив, не оплатив, скоро к машине подойдут полицейские, скоро они услышат Джордано.
Чарли Беккер сидел в зале ожидания, смотрел на стрелки наручных часов, они шли, как и всегда идут, как и положено было идти стрелкам на часах, – только вперёд, только вперёд. Всё оружие он скинул в реку, возле красного маяка, поэтому и ждал с ручной кладью, поэтому и прошёл спокойно через зелёный коридор к автобусу, к трапу в самолёт. В самолёте Чарли запихнул чемодан на верхнюю полку и откинулся в кресле. «Только не спать, – сказал себе Чарли, – только бы долететь до Сиэтла». Пилот набирал разбег, увеличивал угол взлёта, наводя штурвал на себя. Нос железной махины потянулся к небу, сложились шасси и выпускные фары. Самолёт набрал высоту. Яркий свет ослепил Чарли, они влетели в чёртово облако, Беккер зажмурил глаза.
