– Вот, – сказал Ланье, – не я один, – выдохнул он, – не я один думал об этом, Дэвид.
Ланье раскрыл журнал в самом конце и указал на статью. Заголовок гласил: «Теория блоковой вселенной». Дэвид что-то слышал об этом, но не мог вспомнить что.
– Теория времени – фальсификат, – утвердительно сказал Ланье.
– Что?
– Она надуманна, Дэвид. Всё надуманно, понимаешь? Куда движется стрела времени, Дэвид?
– Вперёд… – еле вымолвил он.
– А если время не одно? Если их несколько, куда будут двигаться стрелки часов?
– Тоже вперёд.
– А относительно нас?
– Относительно нас?
– Относительно нашей вселенной они будут двигаться в обратную сторону, Дэвид!
Видя изумление молодого учителя, профессор продолжил:
– Не в каждой вселенной своё время, Дэвид, это в корне неправильно, – он взял паузу, как брал её всегда, когда хотел быть лучше услышанным, – это у каждого времени своя вселенная. Миром правит время, Дэвид, – он встал со стула и вознёс руки к потолку, – время и есть вселенная, и когда оно закончится… закончится всё, вся жизнь. Время может идти медленнее, может идти быстрее, оно может остановиться, а значит, и исчезнуть совсем. И время не одно, оно не одно, Дэвид, – он задыхался, – их несколько, как минимум три. И все они существуют одновременно, и мы в них существуем, тоже одновременно. Нам кажется, что прошлое исчезло. Нет, ничего не исчезает в пространстве. Ты помнишь закон сохранения энергии, Дэвид?
– Энергия не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда, она лишь переходит из одного состояния в другое, – пробормотал Дэвид заученный закон.
– Именно. А если всё есть энергия, значит, всё существует и сейчас. Вот иногда нам кажется, Дэвид, будто то, что было десять, двадцать, пятьдесят лет назад, было только вчера…
Дэвид кивнул.
– Думаешь, наша память так феноменальна? Нет! Нам не кажется, Дэвид. Оно и было вчера. То есть вчера и не было вовсе, оно было сейчас. Было сейчас, – засмеялся профессор. – Оно идёт сейчас, и мы с ним неразрывно связаны. Мы чувствуем не событие, произошедшее тридцать лет назад, мы чувствуем себя в этом событии, потому что мы неразрывно связаны с собой. Суперпозиция существует, Дэвид.
Профессор замолчал на секунду, задумался о чём-то, а после продолжил:
– Суперпозиция существует и в нашем мире тоже, и мы существуем в нескольких местах одновременно, как частицы. Наш макромир ничем не ограничен от микромира, кроме как нашим сознанием. Это наше сознание создаёт законы нашего мира, законы, отличные от законов всей вселенной, законы, которых не существует. Это всё иллюзия, Дэвид! Мы представили время таким, каким мы его видим, как видят его сотни людей, от стрелки к стрелке, от секунды к минутам, но его не существует, оно фальсификат! И я докажу это. Я докажу эту связь человека с собой же в любом из времён.
– Но как?
– Я думал об этом, долго думал, постоянно. Только это занимало меня. Я знал, что время не линейно, теперь многие это знают, но я не знал, как на него повлиять. Как повлиять на себя в этом времени.
– Но прошлое неизменно, – не выдержал Дэвид.
– А кто это доказал? А? Кто?
– Хорошо. А эффект бабочки?
– А если у прошлого есть своя вселенная?
– То есть не наша?
– Уже не наша, Дэвид, уже не наша.
Дэвиду казалось, он что-то понял, вот только он не мог понять что.
– Представь, что мы можем изменить любое из времён, любой из блоков вселенной.
– Боюсь, вас не поймут, профессор.
– О, это не страшно, – засмеялся Ланье, – я и сам себя не понимаю.
16 глава
На работу Морис прибыл в полвосьмого утра, застав охрану, двух сержантов и капитана. Он должен был увидеть Ронни, и никак не хотел пересекаться с Глорией. Мало кто хотел пересекаться с ней, даже капитан не очень огорчился из-за её вчерашнего отсутствия. Он чуть не спросил, где Глория, но подумал, что не стоит искушать судьбу, пусть она будет там, где есть, главное, не рядом с ним, не в этом участке. Пользы от неё было немного, она пропускала звонки, не отвечала на письма, не реагировала ни на какую критику.
Как-то раз капитан решил сделать ход конём и уволить её. Он привёл к Глории новую секретаршу, милую и обязательную миссис Дженкинс, что уже вечность работала секретарём в одном из участков Бронкса, но ушла из-за сокращения отдела. Он сказал Глории, что нашёл ей помощницу, которую не мешало бы ознакомить с состоянием текущих дел. Но милая и обязательная мисс Дженкинс не продержалась и пары часов и выбежала из участка не прощаясь. Что ей сказала Глория, капитан не знал, но утешил себя мыслью, что скоро пенсия, и в гробу он тогда видел и Глорию, и эту работу, и все нераскрытые дела.
Участок ещё не проснулся. Пустые столы и стулья, беззвучные факсы и телефоны, флаги страны, карты местности – всё ожидало начала рабочего дня. Впервые Морис заметил, что стены участка желтовато-зелёного цвета, а рамы окон и двери – синего. Он проработал здесь больше десяти лет, а увидел это только сейчас, удивительно, как отсутствие людей раскрывает место, будто оголяя его.
Морис долго смотрел на дверь, в надежде, что первым, кто зайдёт в неё, будет Ронни. Вчера вечером он оставил ему сообщение, но Ронни, похоже, даже не прослушал автоответчик. Единственное, что он мог слушать вечером, это телевизор. Однажды Ронни по той же причине не приехал на убийство, но это не помешало ему раскрыть его. Вообще он удивительно их раскрывал, определённым уникальным методом – методом тыка. Да, именно этот метод был основным в арсенале Рональда, и если когда-нибудь он решал-таки подумать и прийти к разгадке логическим путём, то путь оказывался непроходимым, а дело проваленным. Поэтому он и не задумывался вовсе, по крайней мере специально. Дверь открылась, и в неё вошёл Ронни, а за ним и Глория, в полвосьмого утра.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал Морис, когда Ронни поздоровался с ним.
– А мне нужно поговорить с тобой, – сказала Глория.
– Глория, пожалуйста, – Морис поморщился.
Глория увидела это и тоже скривила лицо. Ей неприятно было, что он не счёл важным поговорить с ней после всего, что случилось вчера. Её гордость была задета так сильно, как ещё никогда ни одним мужчиной до этого, а сколько их было, этих мужчин, после тридцати она сбилась со счёта и обнулила его. А было их немало. Они приходили к ночи и исчезали утром, избегали встречи и убегали от неё. Один и правда бежал от Глории, он даже споткнулся о бак с мусором и упал в мешки с опавшими листьями, и всё же встал и продолжил бежать. Но никто, даже тот идиот, не ранил её так сильно, как сейчас это сделал Морис. Её могли не оценить как женщину, как женщина она не очень-то и старалась, но не оценить в ней детектива было верхом кощунства. Глория смотрела на Мориса так, будто он сбежал от неё когда-то, оставив одну с двумя детьми, нет, с тремя и все погодки.
