До университета оставалось немного. Пару раз он вздремнул, и оттого время показалось таким съёженным, что он и не заметил, как прошёл сквозь него. Всё же время формируется сознанием, – размышлял профессор, – в бессознательном состоянии времени для нас нет».
У дверей колледжа его встретил Анри Шатц.
– Друг, – раскрыл он объятия, – Альберт! Как я рад что ты откликнулся на моё приглашение. Я и не надеялся даже.
Шатц лукавил. Он ещё как надеялся.
– Я не мог отказать, – улыбался Ланье, – да и развеяться мне не мешало бы.
– Отлично-отлично, – хлопал Шатц друга по плечу.
– Значит, ты открыл физический факультет?
– Да. Пару лет назад. Ну, как я открыл. Открыл-то университет, а меня пригласили, чтобы возглавить его.
– И у тебя получилось.
– Не совсем…
– Что ты имеешь в виду?
Они поднимались по лестнице и уже зашли в университетский холл.
– Желающих не так много. Всё же раньше этот университет был сугубо гуманитарным. Он и сейчас такой, с гуманитарно-религиозным уклоном.
– И кому-то здесь интересна физика?
– Потому я и позвал тебя, зная, как ты можешь заинтересовывать.
– О, это большая ответственность, Анри, – смутился Ланье.
– Не бери в голову, ты звезда, а молодёжь нынче только и клюёт на известность.
– Если мне удастся заманить хоть одного студента на твой факультет, я буду счастлив.
Лекция проходила блестяще. Ланье вспомнил, как когда-то он и сам был вот таким же слушателем и внимал не менее известным профессорам, а теперь они внемлют пению птиц на городском кладбище, а он вот здесь пытается донести законы физики до совсем ещё юных умов. Умов, как заметил Ланье, было-таки предостаточно, почти полная аудитория. Наверное, им пообещали зачёт по какому-то из предметов, иначе чем можно было объяснить такой интерес к физике. Не иначе Шатц подсуетился, не хотел, чтобы друг приехал в пустую аудиторию. Так оно или нет, но его всё же слушали.
В один момент, в тот самый, когда Ланье рассказывал о случае с Эйнштейном в поезде, ему показалось, что на задних рядах среди особо шумных студентов стоял тот же самый господин, которого он видел во дворе Принстона, только теперь он был не один, их было двое, двое одинаковых, в чёрных костюмах, один был в шляпе. Они внимательно слушали Ланье и разговаривали друг с другом, не поворачивая головы. Ланье мог читать по губам, но было слишком далеко, чтобы разобрать, о чём они говорят.
«Они пришли за мной, – подумал Ланье, – и это никакие не спонсоры». Какой спонсор будет бегать за учёным? Все договорённости осуществляются за закрытыми дверьми, в серьёзных кабинетах. Значит, они следили за ним, они знали, что он приедет сюда. Ланье пробил холодный пот. Он машинально дочитывал лекцию и боялся, ужасно боялся, не за жизнь, за своё исследование. Что, если ему не дадут его закончить? Что, если всё закончится, не успев и начаться? Он глубоко вдохнул и выдохнул, посмотрел на ожидающих его студентов. Скорее всего, он всё же прервался и какое-то время молчал. Ланье посмотрел на Шатца, взгляд того тоже был выжидающим. «Точно, оплошал», – подумал Ланье. Он взглянул в свои записи, потом снова на аудиторию. Тех господ уже не было. Будто и след простыл. «Может, показалось», – подумал Ланье. С его-то близорукостью что только не покажется. Лекцию он продолжил с большим энтузиазмом и завершил, сорвав аплодисменты.
– Отлично, – сказал Шатц, подойдя к нему, – ты, как всегда, на высоте.
– Да брось…
– Я бы хотел попросить тебя, если, конечно, это возможно, приезжать к нам хоть раз в месяц. Если хочешь, откроешь свой курс.
Ланье совсем этого не хотел.
– Конечно, – сказал он, – я с радостью. Нужно лишь сверить графики.
– Да, – Шатц ударил себя по лбу, – конечно, у тебя совсем мало времени.
Ланье оглядывался по сторонам, студенты выходили из аудитории, теснясь в дверях, смеясь и толкая друг друга.
– Ты кого-то потерял?
– Ты не видел здесь никого постороннего? – спросил Ланье.
– Нет, – протянул Шатц, – а ты кого-то видел?
– Наверное, показалось, – улыбнулся Ланье.
– Ты устал, мой друг. Не выпьешь ли кофе?
– Нет, спасибо, я обещал жене вернуться пораньше.
– Конечно-конечно.
Шатц проводил профессора до дверей колледжа.
– Ну всё, – сказал Ланье, – дальше я сам.
– Нет, я посажу тебя в такси, – засуетился Шатц.
Не успели они спуститься, как к ним подъехал автомобиль. Жёлтый, с шашечками на крыше. Ланье попрощался с другом, пообещал ему обязательно быть, сел в такси и уехал.
– В Принстон, пожалуйста, – сказал он.
– Как скажете, профессор.
«Откуда он знает, что я профессор, – напрягся Ланье. – Наверное, статью прочитал», – успокоился он.
22 глава
Окружная тюрьма штата Орегон
По законам Соединённых Штатов смертной казни можно ждать от года до пятнадцати лет, пока не будет точных доказательств или опровержений вины смертника. Судебная система позаботилась о том, чтобы ни один приговор не был ошибочным.
Звенящее клацанье тяжёлых решёток будило каждое утро в шесть. Каждое утро в 6:05 открывался затвор тринадцатой камеры, пропуская два подноса с едой. Каша, какао, хлеб, джем.
– К тебе сегодня придут, Джейкоб, – сказал человек в форме, – будь готов, – уточнил он и захлопнул решётку.
Джейкоб поставил поднос на столик и сел за него. У каждого была своя кровать, столик и стул.
– Тебя часто хотят видеть. Что им надо? – спросил второй заключённый, с неровной щетиной на щеках.
Их было двое: Джейкоб и Сайрус, один средних лет, хорошо сложён, чисто выбрит, другой, чуть постарше, обрюзгший, щетинистый, местами седой.
– Я не знаю, – ответил Джейкоб, хлебая жидкую кашу.
– Им точно что-то нужно от тебя, – не вставал с кровати второй. – Джем клубничный?
– Персиковый.
– Дерьмо, – сплюнул Сайрус. – Почему они каждый день вызывают тебя, что они делают, что им нужно? Может, ты ни при чём, может, не виноват? Я вот точно не виноват, это всё заговор, меня подставили, ты же знаешь, что меня подставили, Джейкоб? И они это знают. Что они говорят? Что они сказали тебе? – он приблизился и говорил совсем тихо, оплёвывая ухо Джейкоба каким-то наждачным шёпотом.
– Сказали не разглашать, – ответил Джейкоб.
Сайрус заржал.
– И ты что? Мне не скажешь? Мне не скажешь, Джейкоб? Да я скорее сдохну здесь, чем дождусь справедливости! Ты знаешь, какой у них план, знаешь какой? Чтобы мы передохли, – перешёл он на крик. – Передохли, слышишь! И мы сдохнем, – орал он на всю камеру.
