– Были когда-то и мы рысаками… – Он блаженно вздохнул и закусил лимоном, оставшимся от вчерашнего чаепития.
Сундук знал одно: вещи безупречны. Они перетекают из формы в форму. Мы не можем ни хвалить их, ни порицать.
Пока я на пристани, утирая слезы, махала вслед Федору белой хризантемой, а мой благородный муж громоздил паруса и стремился прочь от берега, мне позвонил Бубенцов.
– Слушай, Рая, надо с тобой переговорить. Приходи в отель “Рэдиссон” на Яузе, намечается аукциончик, благотворительный, будут продавать коров.
– Дойных? – спросила я деловито.
– Ну ты святая простота! Это проект международный. Раздают художникам пластмассовых коров, а те их разрисовывают, превращают в объект искусства. Попса, конечно, но имеет успех, народ любит такое, их в ГУМе выставляли на первой линии, ты там давно не шопилась, как я посмотрю. Встретимся в пять часов, увидишь, как проходят аукционы, где, кстати, можно иногда недорого приобрести шедевр и толкнуть завалящую картинку за приличную сумму.
Я стала думать, что бы мне надеть, решила посоветоваться с Флавием. Как раз такой момент был на закате, когда сквозь тучи все залило янтарным светом. Хотела заодно спросить: ты не в лесу ли? Не под небом золотым?
Флавий ответил:
– Важно не то, во что человек одет, а то, насколько он внутри ничего из себя не представляет.
Ну, что с ним разговаривать? Никакого толку!
Надела постиранные брюки с вывернутыми пустыми карманами, еще сырыми. И встала на весы.
– Какой вес? – Пашка спрашивает.
– Ничего лишнего.
– А если б у тебя были полные карманы денег? – говорит мальчик. – Представляешь, сколько бы ты весила?!
– Хорошо, что ей это не грозит! – весело откликнулась из кухни Сонечка.
– Не факт! – сказала я загадочно, не стала посвящать их в мои сумасбродные планы.
Хотя, может, и напрасно. Учительница на него жаловалась: “Мне, – говорит, – не важно, как учится ваш сын. А какой Павел человек – меня тревожит. «Моя хата с краю» – вот какая у него гражданская позиция. Ведь не все они будут гениальными поэтами, физиками, космонавтами. Главное для меня – чтобы он был неравнодушным, свободным от пассивности…”
Оделась по-боевому: черные ботинки с квадратными носами на толстой подошве, корейский синтетический свитерок и куртка из кожзаменителя, эрзац, но качество хорошее, финское. Так что Бубенцов, когда мы встретились, даже присвистнул:
– Ого! Какие гангстерские ботинки! И комиссарский полупердон прямо из “Оптимистической трагедии” – только пыльного шлема не хватает!
– Ботинки Ван Гога, – сказала я, смутившись. – Восемь лет ношу. Как подошва сносится, куплю новые, такие же.
– Есть такие башмаки – несносимые! – заметил Бубенцов. – Они еще тебя переживут, тебя в них в гроб положат! С ботинками надо так: три года поносил – и выбросил! Кстати, на Савеловской открыли секонд-хенд из Лос-Анджелеса. Тем, что в бутиках – несколько тысяч, там за двести рублей можно отовариться. Золотой пиджак – триста, туфли в бриллиантах – за четыреста… Скину адресок, ты хоть приоденешься.
Лобби полно было странных и примечательных людей – звезды эстрады, артисты, светские львы, толстосумы, тусовщики, аристократы, художники и разукрашенные коровы в натуральную величину.
Певец Сюткин своей корове нацепил маску, ласты и дыхательную трубку, а туловище разрисовал пузырями – корова-дайвер; Молодяков и Ёнчик вкрутили лампочку в коровий глаз, второй завязали черной лентой, ей только не хватало флага “Веселый Роджер” и деревянной ноги, была бы корова – джентльмен удачи! Макаревич изрисовал корову котами, Башмет – скрипичными ключами, кто-то изобразил пейзаж: бездонное небо широким синим мазком, зеленую землю, а на задней ноге – цветок. Еще была корова-Вселенная, усыпанная ночными звездами, а на рогах у нее – лайт-бокс в виде ясного месяца Леонида Тишкова.
Мартини, белое и красное французское вино, коньяк “Шато де Монтифо”, на тележке торт приехал – с коровой из суфле. Такого изобилия я отродясь не видывала.
В ожидании аукциона вели неспешные беседы, потягивая шампанское и “Хеннесси”. Бубенцов подвел меня к одной компании и представил:
– Это Райка – начинающий дилер. А это – Сергей Шутов, видела в фильме “Асса” его картины – самолетики, самолетики и черточки?
Шутов во фраке с длинными фалдами, в ослепительной рубашке с накрахмаленным воротником, уже разомлевший, лоснящийся, хмурый Файбисович, вальяжный Юликов, Бартенев, наряженный гвардейцем, с игрушечным барашком, сумрачный Карпов и грустный, молчаливый Берштейн слушали Алису Дегтяреву, вчера по телевизору она комментировала заварушку в Японии: на выставке обнаружили подделки Шагала и Филонова – чьей-то набитой рукой, размашистыми мазками, при том что Филонов своей тонкой кисточкой – тюк-тюк – месяцами одно и то же. А тут раскованно, привольно…
– У Васи в музее половина подделок. А Филонов – только подделки, – говорила Алиса. – Шагала настругали – играючи, грубо, нелетяще… А уж “Черный квадрат” Малевича только ленивый не подделывал.
– Ха-ха-ха, – засмеялся Ёнчик, – копия “Черного квадрата” – ха-ха-ха!
– …Японцы сделали экспертизу, они дотошные, – продолжала Алиса. – Внучка Шагала из Парижа прилетела – ни в каталоге этой картины нет, нигде. Отыскали Васю в Венеции. Он идет – щеки красные. “Какая ерунда, – говорит, – у этой картины давняя история, во время Второй мировой войны ее кто-то купил у кого-то в Средней Азии, в эвакуации, потом Зураб Константинович приобрел ее у одного грузинского директора винзавода, картина полвека болталась не пойми где, про нее и думать забыли!” А сам в камеру не смотрит, глаза отводит.
– Подделывать они горазды, придумать ничего не могут, а накалякать фальшак – раз, и готово! – воскликнул художник Лепин, певец трав и насекомых. – Мне говорят, Жека, твоя трава, мы купили. А я смотрю – не моя трава, души в ней нет, ведь я в каждую травинку вкладываю кусок своего сердца!
– Теперь бедный японец, – сказал Шутов, – подаст в отставку, если не решится на харакири, у них там другой кодекс чести, не как у нас. Кстати, на этой выставке две мои картины.
– Подлинники, надеюсь? – спросила я простодушно.
– И это легко проверить, – ответил Шутов. – Я незаметно пишу на холсте день и час моего рождения. Кстати, подделка – это большой головняк: влезть в шкуру художника, найти родной холст, добыть родные краски, а тут тебе и рентген, и химический анализ, а главное – интуиция эксперта…
– А вот и Зураб Константинович! – сказала Алиса. – Никто ему ничего не заказывал – просто душевный порыв…
Мы обернулись и увидели, как в распахнутые двери “Рэдиссон-отеля” дядюшка Зураб при помощи двух дюжих молодцов затаскивает свою корову.
– Мудрая стратегия, – одобрил Бубенцов, – сам купил, сам принес и сам купит! Мизерные траты, а имя капитализируется.
