Начало светать, когда я остановилась.
Все тело ныло. Я так и не поспала.
Тропа была отвесная, с большими камнями, которые скатывались вниз. Я вспомнила, как они отскакивали от моих ног в темноте. Я стояла на уклоне, а надо мной раскинул свои огромные зеленые руки вяз.
Парочка толстых голубок чистила перья и взмахивала крыльями на ветвях.
«Ты заблудилась, Ивлин? Да? Да?»
Я посмотрела на лес внизу.
– Я не знаю.
Взмах. Взмах.
«Тебе помочь? Помочь? Помочь?»
Я села и открыла сумку, которую вручила мне Грей. Сестры-голубки заворковали уже ближе:
«Что у тебя там? Угощение?»
Яблоки и орехи, немного сушеного мяса, хлеб, бутыль воды. Но мне не хотелось есть. Из головы не выходило, как Дилл звала мать. Я отщипнула хлеба, вспоминая бледное лицо сестры. Я так жестоко обошлась с ней прошлым вечером, и это чувство… словно я была не в своем теле. Но все ради ее блага. Должно быть ради ее блага.
Я бросила кусочки еды птицам-попрошайкам, и они слетели ко мне.
«Спасибо, о, спасибо, добрая сестра».
Они жадно склевали еду, воркуя, а потом взмыли в воздух и полетели через каменистую тропу к лесу.
«За нами! За нами! Мы знаем! Знаем!»
Я попыталась встать, но воля покинула мое тело. Я потянулась за бутылью и нащупала что-то твердое и гладкое.
Гадальный камень матери.
Я достала его и стала поворачивать на ладони. Черный, как безлунная ночь. На поверхности крохотные искорки света. И еще риска, будто от вдавленного ногтя. Я потерла камень, размышляя о словах тети Грей.
Ты правильно сделала, что забрала его, Ивлин.
Я выхватила его у Дилл. Но она так им размахивала. Поранила эту старуху.
Искорки света мерцали. Как звезды. Что-то она кричала, что-то…
Мама говорила, что он должен быть только отдан или найден, его нельзя забирать!
Кругом лежали камни. Но ни один не был так красив, как тот, что у меня в руке.
Гладкий, он перекатывался на моей ладони. У Талли пошла кровь, там, где Дилл ее задела. Глупая, ревнивая кроха.
Он пробудился, почувствовав вкус крови.
Я смотрела на черные звезды, мерцающие в моей руке.
Магия крови.
Я не владела магией. Это Дилл ею владеет. И мать. Владела.
Лицо Дилл. Рыдающее.
Камень уже у меня, малютка Дилл.
Мой голос, словно не принадлежавший мне, насмехался над ней.
Но мать была мертва и не могла меня остановить.
Она просто ребенок. Малютка Дилл. Не нужно было дразнить ее.
И я плавала в этих звездах. Я ничего не могла с собой поделать. Мать была мертва.
Мои веки отяжелели. Я так устала, так устала, так…
Ты закричала. Я пыталась вырваться.
Боль в боках держала меня крепко. Я слышала, как люди движутся, переговариваются.
– Это та, о ком ты говорила, старуха?
– Это она, сэр. Ведьма, принявшая обличье ребенка.
Я чуяла запах их лошадей, рывших землю копытами.
Чувствовала жар от костра, тени пламени.
– Завяжите ей рот, пока она не прокляла наши души!
– Нет, оставьте меня в покое! Оставьте меня!
– Угомонись, демон!
Ты кричала, пока светловолосый парень не заткнул тебе рот. Толстяк связал тебя. Тощий перекинул тебя через круп своей лошади, а высокий наблюдал за происходящим.
– Заклятий немало она наложила, как и было велено… – прокаркала старуха. – Против вашего короля, который прячет слабых и поверженных…
– Никто не узнает об этом. Мы закончили, женщина.
Я трепыхалась так сильно, скулила так громко.
– Тише, милая… – Молодая девушка, ее локоны касаются моего лица.
– Да-да, – проскрипела старуха. – Или я укушу тебя за хвост.
Ее беззубая улыбка. Ее нож у моей щеки.
– Смотри! – рассмеялась девушка. – Посмотри на Джона Барроу, этого медведя. Как он пьян!
Грузный человек ногами забрасывал костер землей, рассыпая искры в ночи. Его голова была медвежьей. Маска, которая ревела и пила.
Ты смотрела на меня, связанная, немая.
Лошади вскинулись на дыбы. Ты лягалась и брыкалась.
Нет. Пожалуйста.
Рука сомкнулась на моей шее, подняла меня высоко.
– А, она нужна тебе?
Да. Да, очень.
– Тогда лети!
И подкинула меня в воздух.
Не плачь, я лечу. Как птицы, которых мы любили гонять.
Я полетела в пламя и жар и свет.
Я выла, ибо тебя не было рядом.
Оставшись совсем одна, я горела за тебя.
10
– Нет!
Я вскочила, готовясь сражаться с пламенем. Нога подвернулась, и я упала, напоровшись на острый камень.
Дыхание перехватило. Колено пронзила боль. Не было никакого огня. Никаких мужчин, никакой старухи. Просто дурацкий сон. Такой странный сон. Я вспомнила, что до того, как уснуть, смотрела на камень матери…
Он по-прежнему лежал у меня в руке. Я вытерла пыль с его черной поверхности, чтобы искорки засияли. Мать, бывало, перекатывала его в ладонях, когда гадала, занимаясь целительством.
Позади послышалось негромкое лошадиное ржание.
Я быстро встала, и, когда зашевелилась, пряча камень в сумку, боль разлилась выше по ноге.
По скалистой тропе спускался всадник.
– Доброго дня!
Мужчина. И коль он окликнул меня так приветливо, то, разумеется, не хотел причинить мне вреда в это страшное время, когда любой мог убить случайного встречного за короля или страну. Вот поэтому я не доверяла ни одному мужчине, как бы там он меня ни приветствовал.
