Тропа вела вниз, теряясь в тени леса. Если этот мужчина – волк, тогда надо уйти с открытого пространства.
– Эй! Эй, постойте!
Когда мы с матерью охотились, то старались быть не на виду, передвигались пригнувшись, быстро и тихо, между деревьев.
– Не бойтесь! Доброго вам дня, слышите?
Он пришпорил коня, камни перекатывались под копытами. Я зашагала еще быстрее. Тропа стала уже, и ветви растущих на склоне деревьев дотягивались до меня. Воздух был влажным. Река журчала далеко внизу.
– Прошу, постойте! – Звяканье стремян и удил раздалось еще ближе.
Конь фыркнул. Я вздрогнула в тени. У меня не было оружия.
– Мисс, я не причиню вам вреда!
Снизу, оттуда, где крутая тропа делала поворот, а зеленый отсвет становился темнее, раздался всхрап еще одной лошади. Это что же, охотники на ведьм решили загнать меня на убой, как безропотного ягненка? Тогда я встречу этих волков лицом к лицу и покажу им свои собственные зубы.
Журчание реки стало слышнее. Тяжелое пыхтение коня раздалось почти у моего уха, и я подвинулась к самому краю тропы над обрывом. Спиной я ощутила жар большого тела, заполнившего узкую тропу.
– А, наконец-то…
Я подняла глаза. Солнечные лучи, проникающие сквозь листья, слепили меня. Против солнца виднелся лишь силуэт всадника. Он поднял руку и приветственно коснулся лба.
– Я догнал вас, мисс.
Странная тяжесть и тепло были в этом слове – мисс. Я продолжала идти, осторожно ступая по скользким рассыпающимся камням. Один подпрыгнул и упал вниз с обрыва. Если бы я побежала, то некуда было бы деться с края тропы – падение стало бы смертельным.
– Мисс, – его голос заглушил тяжелое дыхание коня, – я гонец, ищу поместье Уитакеров. Вы его знаете?
Он был жилистый и худой, лицо испещрено морщинами. Шрам на подбородке, волосы как смоль, пропитанные потом. И, глядя на меня, он улыбался. Ему не стоило этого делать: улыбка обнажила сломанные коричневые зубы. Я покачала головой.
– А-а, вы тоже заблудились, – он улыбнулся еще шире, – не так ли, прелестная девушка?
Я почувствовала, как мои щеки запылали. Меня никогда еще не называли прелестной. Да я толком и не говорила с мужчинами. С одним только, мальчишкой. Но мне не нравился этот человек, который улыбался так жадно.
– Я не… не заблудилась. – Унять дрожь в голосе не получалось. – Мне не знакомо то место, которое вы ищете.
Я посмотрела вниз. Солнце играло на поверхности реки, гладя ее по длинной спине.
Мужчина поерзал в седле, кожа заскрипела. Он наклонился ко мне. Я переступала с камня на камень, ноги задевали их неровные края.
– Значит, вы не из этих мест?
Я не подняла на него глаз:
– Нет, не из этих.
Камни отскакивали, катились.
– Я ниоткуда.
И мне вдруг стало больно, когда я произнесла это вслух. Дома у меня больше не было, впереди не ждало ничего. Он усмехнулся, остановил лошадь.
– Девушка из ниоткуда, а?
Река смеялась под лаской солнца. Я чувствовала аромат влажной земли на берегу, острый запах чеснока в воздухе. И вот снова – услышала другую лошадь, откуда-то снизу. Но всадник ничего не слышал – он ерзал и поскрипывал в седле и улыбался, показывая свои сломанные зубы.
– Итак, куда же ты держишь путь, моя рыжеволосая красавица?
И снова мои щеки вспыхнули. Но теперь еще и от гнева. Я была наедине с этим мужчиной, с этим радующимся встрече незнакомцем, который вторгся в мое пространство на пустой тропе, который называл меня прелестной и красивой.
Мы зашли глубже в лес, и стало темнее.
– Я иду в город. – Я посмотрела ему в лицо.
Он лишь кивнул; его взгляд непрошено блуждал по моей груди, моей талии, ногам. Я прижала сумку к себе, этот взгляд вдруг вызвал во мне стыд. Но почему? Это было мое тело, не его.
– В город, да? Пешком идти долго, мой алый рубин. – Он цокнул языком. – Почему бы нам…
Его конь поскользнулся на камне и заржал от испуга. Пока всадник, ругнувшись, натягивал поводья, я думала, что это за мужчина, в присутствии которого мне так страшно быть женщиной?
– Тпру! Спокойно…
Одежда его была грубой и грязной. Клинок покоился на боку. Вооруженный гонец, стало быть? В седельной сумке виднелась одежда. Бутыль. Одеяло.
– Твоя мама не волнуется за тебя? – Он заставил лошадь успокоиться. – Такая милашка и совсем одна здесь?
Это было не одеяло. Я подошла чуть ближе, чтобы рассмотреть. Конь фыркнул.
– Нет, не волнуется. – И никогда больше не будет волноваться.
Что-то было такое в этом одеяле, которое было не одеялом.
Его тонкие губы расползлись над этими ужасными зубами.
– О, но мать же должна волноваться, мой огонечек… – Он остановил коня.
Я протянула руку к ткани.
– А. – Он посмотрел на мои руки. – Тебе нравится эта вещица?
И высвободил одеяло, так что оно развернулось, как знамя с фамильным гербом. Оглушительная боль захлестнула меня, когда я прикоснулась к расшитой тесьме, к деревянным бусинам, с которыми столько играла в детстве, к белой нити, вплетенной в ткань с краю, напоминавшей нитки седины в ее волосах.
Шаль матери.
Мои пальцы дрожали, словно я проводила рукой по ее неподвижному телу, которое когда-то обнимало меня, но больше не сможет.
– Я сберег это для какой-нибудь красавицы.
Его голос обступал меня. Река продолжала смеяться. Этот запах чеснока, такой сильный. Сверкающий глаз коня.
– И, бог ты мой, как я был прав…
От него разило потом. От коня пахло лучше, чем от него. Мои пальцы зарылись в шаль матери.
– Как вас зовут, сэр?
Он улыбнулся, увидев, что я дрожу.
– Купер, мисс. – Он наклонился ниже. – Джеймс Купер к вашим услугам.
Слова старика Кроака обрушились как камни. Купер с той стороны долины. И река поймала их и подбросила вверх. Купер! Купер! – закричала она.
– А теперь… я должен узнать, как зовут тебя, моя рыжая лисица.
Мои пальцы сжались на этой частице матери, свисающей с его коня.
– Ивлин. – Мои губы дернулись, сдерживая вопль. И он хмыкнул, потому как видел застенчивую девицу, ждущую поцелуя.
– Ивлин, – повисло во влажном воздухе. – О, Ивлин…
Он потянулся к моей руке, прижал ее грязным пальцем.
– Итак, моя рыжеволосая Ивлин, тебе нравится эта прекрасная шаль?
Как мне хотелось откусить этот мерзкий палец, выплюнуть его в реку.
