Запах крови в носу, стыд, душивший меня, когда мы бежали.
– …Которая показала, как луговой мятлик может вывести гельминтов у вашей коровы…
Их смех, когда они обступили ее как псы, будто она и была той самой коровой, больной и отбившейся от стада.
– И только из-за этого… правильно ли… что ее жизнь, жизнь твоей Элис, жизни других должны быть вот так отняты?
Я говорила шепотом, потому что если бы закричала, то разрыдалась бы.
– Что же, правильно?
Огонь шипел, и ливень обрушивался на дом.
– Нет. – Кроак смотрел, как меня трясет. – Но это не вернет мне мою Элис.
Его здоровый глаз лихорадочно моргал, пока мы сидели и ковырялись в воспоминаниях, как сороки в падали.
Если бы только мать не учила других тому, что знает. Тогда они, возможно, не пришли бы за ней. Если бы только мы бежали при первом упоминании об охотниках. Если бы только она меня послушала. Если бы я послушала ее. Если бы. Если. Если.
– Что ты собираешься делать?
Сколько же на его старческом лице морщин, расчерченных солнцем и дождем. А еще шрам. Интересно, что за нож его оставил и чья рука сжимала этот нож.
– Ты совсем юна и совсем одна, с этой крохой.
Он перевел на Дилл взгляд, в котором читалось желание погладить ее по голове.
– Я найду их.
Мой голос прозвучал откуда-то из глубины, где покоилась моя песня для матери, омытая ее кровью.
– А потом что, девочка? – спросил Кроак. – Что ты будешь делать потом?
Девочка, да? Я подалась вперед так резко, что он вздрогнул. Слова устремились из дыры в моем сердце и заполнили дом, каждый уголок. Каждую тень.
– Я буду мстить за мать, старик. Пока не восстановлю справедливость. Пока те, кто пришел за ней, не будут мертвы.
Его глаза округлились, рот раскрылся, чтобы дать волю словам.
– Что? Теперь станешь останавливать меня, Джеймс Кроак?
– Этого не должно быть на земле Господней. Ты не понимаешь, девочка? Прошло старое время. Сейчас время Господа. Только Его слово, Его закон…
– Мне нет дела до твоего Господа. – Я плюнула на крест над кроватью.
Дилл подняла руку и обняла Ягодку, которая приоткрыла глаза. Боги и собаки.
– Девочка! – исступленно зашипел Кроак. – Они убьют тебя прежде, чем ты восстановишь справедливость, прежде чем ты даже рискнешь это сделать. Я знаю, они убьют тебя. А потом убьют остальных. Они вернутся сюда! Я знаю, они придут. Они говорили мне…
Он осекся.
Попался. В силки, как заяц. Дождь барабанил по крыше его дома.
Я медленно произнесла:
– Они говорили тебе что?
Его взгляд метнулся к окну.
– Ты знаешь этих людей… верно?
Он покачал своей лживой головой.
Я вытащу это из него. Но как?
Я оглянулась на очаг, рядом с которым сидела. Что-то связанное с золой. Я перестала слушать мать, устав от ее заклинаний. И все же вспомнила одну из песен, которую она пела.
Пепел, и пламя, и камень, и пепел,
Из пепла мы восстанем, в пепел обратимся.
Она никогда не показывала мне, как колдовать. Сказала, что не станет, пока я не научусь исцелять. Но Кроак не смог бы отличить колдунью от коровы. Значит, я сыграю злую ведьму, напущу на него страха.
Я взяла золу, растерла ее между пальцев.
– Что… что ты делаешь, девочка? – запинаясь, спросил Кроак.
– Ты знаешь, что я делаю, старик. – Я придала голосу дерзости, произнося слова из песни матери: – Пепел, и пламя, и камень, и пепел.
И едва не рассмеялась, увидев, как он задрожал. У меня была власть над ним. Это оказалось приятно. Приятнее, чем боль.
– Скажи мне, кто эти люди, которые убили мою мать?
– Я…
– Они справили нужду прямо на нее, ты знал об этом?
– Нет…
– И сломали ей руку. Ты знаешь, каково это?
– Перестань.
Но я не перестала. Я снова произнесла эти слова вслух, как свое собственное заклинание:
– Из пепла мы восстанем, в пепел обратимся.
– Прошу тебя, прошу… Я знаю только некоторых. Сыновей своих отцов…
– Назови мне имена их отцов. – Я задрожала, и комната будто задрожала вместе со мной.
Я взяла еще немного золы и выпустила ее из пальцев. Затем коснулась ее большим пальцем ноги и резким движением провела черту в сторону Кроака. Страх обуял его. Его руки были на поясе. Хотел вытащить нож? Его рот открылся и снова закрылся. Глупый старик.
– Прошу… Я же впустил тебя в свой дом…
– Назови мне имена. – Я кипела от ярости, я пылала как огонь в очаге.
Я занесла ногу над своим наговором, как клинок, готовый нанести удар. Кроак снова посмотрел в окно.
– Почему ты туда смотришь? Думаешь, загнал меня в ловушку, да?
Он покачал головой.
– Скажи мне, ты… старый дурак.
И я засмеялась. Как тогда, когда издевалась над Дилл. Я не могла ничего с собой поделать. И мне было плевать.
Мой смех ранил его, слезы побежали по щекам.
– Это правда… Я дурак…
Я с усмешкой смотрела, как он опустился на свои дрожащие колени.
– Что происходит? Иви?
Дилл протерла глаза. Потом села, посмотрела на меня, на Кроака, на золу вокруг.
– Что… Что тут творится?
– Я колдую, Дилл. Я все правильно сделала? – Я швырнула в нее эти слова.
– Нет. Перестань, Иви!
– Продолжай, старик! – Я встала над ним. Мое сердце билось так быстро.
Он ощупал свой пояс.
– Они говорили, что не причинят ей вреда, если я скажу им… – И он медленно достал какую-то вещь, но это был не нож. Это была изодранная кукла, которая тряслась в его руках. – Они говорили, что если я скажу им, если скажу, где вас найти, то они не тронут ее. И я сказал. Я сказал им. Но Элис разозлилась на них, она сказала, что любит вашу маму за то, что узнала от нее, и она не переставала кричать. И они схватили ее… И… повесили ее на дереве.
Кроак взметнул руки к лицу.
– Теперь я все время… все время вижу, как она качается там! Моя Элис! О, моя Элис!
Волосы у меня на голове зашевелились, когда он разрыдался перед этим окном. Он был стар, однако плакал как малышка, которую потерял.
Я увидела маленькую девочку, худенькую, с белыми волосами, убегающую в ночь.
