– Элис, прости меня, – прошептал он.
Дилл подошла к нему и обняла его за голову. Он рыдал в ее объятиях, а она бросила на меня гневный взгляд.
Я посмотрела на испачканную золой ногу так, словно она была не моя. Грудь сдавило, щеки горели. Вот чего я добилась.
Я нагнулась и подула на пепел. Моего заговора, который не был заговором, больше не существовало.
– Их было пятеро, но я знаю лишь двоих… Микин из города. Купер с той стороны долины. Вояки. И парнишка, немногим старше тебя. – Он шмыгнул носом. – Том, так они его называли. Скверный парнишка.
Я проводила взглядом Дилл – она пошла за графином с водой.
– У них есть главный. Высокий. – Я вспомнила того, кто взмахнул рукой, давая команду своим псам.
Кроак кивнул. Дилл поднесла ему воды. Какой же хорошей она была. И какой плохой была я.
– Это лишь четверо, Джим Кроак. – Я не умела колдовать, зато считать умела.
– Пятой была женщина, старуха. Она привела их сюда. – Вода закапала с его подбородка. – Она знала твою мать…
Холодок пробежал по моей спине, как вода из его графина.
– Как она выглядела? Расскажи мне! – Я протянула руку, но Дилл остановила меня.
– Сгорбленная спина. Она была в капюшоне, я не видел ее лица! Не видел!
Дилл осторожно вернула ему куклу.
– Это все, что я знаю. – Кроак погладил куклу по шерстяным волосам. – Это все…
Зола тонкой струйкой сочилась из моих пальцев.
– Спасибо, Джеймс Кроак.
Шаркая, он пошел к себе в комнату. Посмотрел на Дилл, и та улыбнулась. Проходя мимо меня, он ничего больше не сказал, только закрыл за собой дверь.
Дождь полил еще сильнее, а огонь съежился, чтобы уснуть.
Дилл поставила графин с водой, не глядя на меня. Вернулась к Ягодке и ее щенкам.
– Это нужно было сделать, Дилл.
У меня во рту пересохло. Но злой сестре воды не предложили.
– Ты что, не понимаешь?
Она отвернулась и подвинула собак ближе к себе, подальше от меня.
– Зола не для порчи, Иви. А для примирения. – Она сказала это шепотом, но ее слова больно укололи меня.
– Мне все равно, Дилл! У меня есть их имена, понимаешь? Мне плевать на твои заклятья! Плевать, слышишь?
И все же я знала, что меня так задело. Где-то в глубине души мне было не плевать. Напротив, хотелось расспросить ее, узнать, что говорила ей мать, к словам которой я перестала прислушиваться.
– Я рада за тебя, Иви.
– Глупая, неблагодарная малявка! За меня? Ты за мать должна…
Но я не смогла продолжить.
Дилл повернулась. Ее глаза были полны слез.
– Мне жаль, Иви, – прошептала она, – что тебе плохо. Мне тоже ее не хватает.
И я не стала ее утешать, а она плакала, пока не уснула, и дождь смыл ее слова.
Я рада за тебя.
Она была слишком мала, чтобы понять. Но завтра понять придется. Завтра.
Микин. Купер. Том. Высокий.
У меня были их имена, и я могла выполнить свое обещание. Теперь я должна поклясться еще одному призраку, за окном, что будет вечно качаться на ветру. Призраку, преследовавшему старика, которого я назвала дураком.
И потом меня словно накрыло волной, и я могла лишь цепляться за очаг, дрожа, сотрясаясь, сдерживая рыдания, чтобы они не затопили эту комнату.
– Мне тоже жаль. Мне жаль, Элис Кроак.
Я взяла одеяло Кроака с его опустевшего стула.
Мне больше не нужно было придумывать заклинания. Некого было больше ранить. Ничто не могло привести тех, кого мы потеряли, к этому очагу.
Осталась лишь зола на моих руках и слезы, которые капали на нее, напоминая крошечные следы на снегу.
4
Проснувшись, я уловила запах пыли и горящих поленьев и ждала, что услышу постукивание материнской палки, когда она, хромая, пойдет ворошить угли.
Но потом увидела над дверью косу, не нашу, и все вспомнила.
Я выдумала заклятье, которому меня никто не учил, напугала старика горсткой пепла и поиздевалась над сестрой, которая умоляла меня перестать.
Ягодка застонала. Щенки жалобно просили молока. Дилл открыла глаза и улыбнулась. Ее улыбка напоминала рассвет. Хоть ночью мы и ссорились, утром она проснулась счастливая. Так случалось прежде, так случилось и сейчас. И я хотела, чтобы именно сегодня она была счастливой. Чтобы выполнить то, что должно.
Я потянулась, встала, и Ягодка заворчала.
– Тихо, собака Ягодка, – сказал Кроак.
Я не заметила старика, который, как мешок, сидел у очага. Он кивком показал на стол, где лежали хлеб и сыр.
– Вот видишь!.. – воскликнула Дилл. – Тебе нравится ее новое имя!
Мои руки брали еду и складывали ее в рот, как белки, запасающиеся на зиму.
Щеки Дилл стали пунцовыми:
– Мы можем… взять одного, Джим Кроак?
Он посмотрел на возмущающихся щенков и снова кивнул. У Дилл изо рта вылетел сыр.
– О, Иви! Я буду о нем заботиться! Ой как буду! Он не будет нам мешать!
– Нет, Дилл, еще одна кроха сильно нас задержит.
– Мне девять лет. Я уже не кроха, и я обещаю…
– Нет. У тебя одни щенки и игры на уме. Нам придется долго идти, чтобы к ночи прийти в ковен.
Умолкнув, обуреваемая гневом, она бросала кусочки еды Ягодке.
– Пойдем, Дилл. – Я поднялась из-за стола и взяла нашу сумку.
– Нет. Я остаюсь.
Она опустила голову, волосы упали ей на глаза, но я знала, какая в них обида.
– Дилл, нам нужно идти. Солнце уже встало…
– Ну и иди, – тихо сказала она. – Я хочу щенка.
– Дилл. Сейчас же, слышишь, что я тебе говорю?
Но я не унаследовала голос матери, ее язык, который жалил как кнут, когда я злила ее.
Поэтому Дилл подползла к Ягодке и стала ей что-то нашептывать. Потом вытащила из дерущейся кучи щенка с пятнышком вокруг глаза. Ягодка лизнула ее руку. Дилл бросила на меня сердитый взгляд. Я вспомнила, как прошлой ночью мне хотелось поссориться с ней.
– А я говорю, теперь у меня есть щенок, Иви. И точка.
Щенок открыл пасть и поймал ее шевелящийся палец как муху.
– Ай! – Дилл поднесла руку ко рту. – Ай! Ты, шельма!
