Полегчало.
Открыв глаза, он непроизвольно нашел взглядом Иру с Владом в зале. И застыл: рядом с Ирой сидел… он сам! Только не такой, как сейчас, в этой дурацкой жалкой форме, а в джинсах и модной куртке, со стильной стрижкой и дорогими часами на запястье.
«Устал. Перенервничал», – внушил он себе, моргнул, тряхнул головой, отгоняя наваждение, а когда снова посмотрел на Иру, то, конечно же, увидел за столиком с ней Влада.
Сзади что-то громыхнуло, раздался истошный крик. Он вздрогнул, оглянулся и увидел, что одна из перевернутых его ударом корзин упала в чан, расплескав вокруг себя огненное масло, и от него занялась пламенем пачка бумажных оберток для гамбургеров, а оттуда пламя перекинулось на заляпанные жиром дверцы рабочей станции и принялось жадно лизать их длинными языками.
Искры шипели и разлетались по кухне. Словно в замедленном кадре, он увидел, как одна полетела на пол и приземлилась на застывшую лужицу масла. Того самого, которое выплеснулось еще раньше, когда он уронил корзину с картошкой.
Ярко полыхнуло. Немного подумав, завопила пожарная сигнализация. А он не раздумывая ринулся тушить огонь. Сейчас ему было все равно; он не чувствовал жара и боли, хотя почти хотел их ощутить; может быть, боль от ожогов выжгла бы боль на сердце… и желание разбить Владу лицо.
Боль его все-таки настигла. Просто чуть позже. Зато когда это произошло, боль разом охватила все тело, и пришлось стиснуть зубы, чтобы удержать стон – и удержаться в сознании.
Вечность спустя кто-то положил на горящую кожу влажный, блаженно прохладный компресс. Короткое облегчение было настолько сильным, что его бросило в пот. И, несмотря на слабость, захотелось немедленно открыть глаза, увидеть, кто о нем заботится. А еще понять, где он. Спиной он чувствовал, что лежит на чем-то мягком. Это явно не пол кухни. Неужели менеджер позволил уложить его на диван в своем кабинете?
Он сделал над собой усилие и открыл глаза.
* * *
– Ну наконец-то, – улыбнулась Графиня и ласково потрепала Фьора по голове.
Он снова закрыл глаза, сам не понимая, что в нем сильнее: разочарование от возвращения в реальность или облегчение от того, что приснившееся было всего лишь кошмаром, явившимся к нему в бреду.
Четыре года прошло, а ему все снится этот сон! Его выкинуло из старой жизни, он потерял прежнего себя, он стал Фьором и начал новую жизнь в «Колизионе», но прежняя жизнь его так до конца и не отпускает! Когда же уже?
– Значит, я не удалился, – пробормотал Фьор, не проявляя, впрочем, особой радости.
– Как видишь, – бодро подтвердила Графиня.
С трудом приподняв руку, Фьор прищелкнул пальцами.
Огня в них не появилось.
Он перевел взгляд на Графиню, выразительно помолчал, а потом произнес:
– Что ж, это ненадолго. Следующее представление – и я готов.
– Следующее представление ты пропустишь, – сказала Графиня не терпящим возражений голосом.
– Ага, – саркастически хмыкнул Фьор.
– Я серьезно. Мы тебя прикроем.
Графиня выглядела предельно собранной и решительной, но Фьора это не убедило.
– Тогда уж лучше мне еще раз зайти в цыганскую кибитку.
– Ни за что! – категорически отрезала Графиня.
– А почему нет? Какая разница, где встретить свой конец: на арене, где я больше не могу дать свое представление, или в кибитке? – Фьор помолчал, а потом криво усмехнулся: – Кто знает, может, мне повезет, и она вернет мне огонь. Или даст что-то другое.
Графиню эти слова поколебали, но не убедили.
– Давай спросим у Сола. Посмотрим, что он думает.
Графиня на миг отвела глаза. Всего на миг. Но этого хватило.
– Что случилось? Что я пропустил? – Фьор даже приподнялся от волнения, но тут же со стоном откинулся обратно на кровать.
– Сола с нами больше нет, – ответила Графиня.
– Как это? – тупо спросил Фьор, отказываясь верить в услышанное.
Сол был всегда. Во всяком случае, с тех самых пор, как он стал ездить с «Колизионом». Сол был частью цирка, а цирк был частью его.
– Ты же знаешь, как это бывает.
Фьор знал. Но не мог поверить в услышанное. Только не Сол. Он самый сильный из них. Он справлялся со всеми! Даже с самыми безнадежными! Он не мог удалиться!
Хотя… конечно, мог. Фьор уже видел несколько удалений и знал, что это потенциальная судьба каждого из них. Удалиться из цирка было куда вероятнее, чем уйти из него.
Собственно, Фьор вообще не очень-то верил, что из цирка можно уйти. Старожилы болтали, что это пока удалось только одному, да и то дело произошло очень давно, сами они не видели, и эту историю им рассказывали еще тогдашние старожилы, которых давно уже с ними нет.
Фьор скептически хмыкал: кто поручится, что это правда, а не легенда, придуманная для того, чтобы удержать от отчаяния? Элементарная, но эффективная схема: до той поры, пока ты веришь, что невозможное удалось кому-то одному, в глубине души остается надежда: если он смог, то, может, смогу и я. И эта надежда становится той цепью, которая держит тебя прикованной к нынешней жизни, маня обещанием уйти. А без нее остается только отчаяние – и удаление.
Фьор никогда не спрашивал, что происходит с теми, кто удаляется, эта тема была в цирке негласным табу. Но он слышал достаточно, чтобы воображение рисовало варианты один другого страшнее. Фьор искренне надеялся, что ему никогда не придется узнать ответ на свой вопрос на личном опыте. И точно знал, что для этого нужно: давать такое представление, чтобы дух захватывало. Выступать каждый раз как последний. Как если бы это был твой единственный шанс на спасение. Оставить на арене всего себя – без остатка. Тогда и только тогда ты получал возможность – нет, не уйти из цирка, конечно, – остаться в «Колизионе» до следующего представления. И, возможно, после какого-то из них – сотого или тысячного по счету – тебе наконец-то откроется дверь, через которую можно будет уйти. А до тех пор совершенствуйся, шлифуй свое мастерство и зарабатывай на уход.
Впрочем, ему это больше не грозило. Лишившись огня, Фьор лишился своего места в цирке. Вчера он умудрился как-то выкрутиться, но поджигать себя заживо раз за разом не выйдет. А без этой финальной точки представления Фьор может не «пробить» тех зрителей, ответственность за которых лежала именно на нем.
Теоретически фаерщика и впрямь могли бы подстраховать другие, взяв «его» зрителей на себя. Но тут бы со своей нагрузкой справиться, куда уж еще лишняя! К тому же без Сола цирк заметно ослабел. Тут не до спасения Фьора, тут бы как-то выжить самому «Колизиону»!
Графиня, похоже, догадывалась, в каком направлении движутся мысли фаерщика.
– Зато у нас пополнение, – делано бодро сказала она. – Вместо Сола. И кто знает, раз она пришла ему на смену, возможно, она окажется мощной силой.
