Кристина криво усмехнулась. Вот она, неприукрашенная реальность жизни: душа переживает глубочайшую драму, сердце погружается в пучину отчаяния, и кажется, что весь мир рухнул, но желудок – этот бесчувственный, примитивный желудок – бесцеремонно разрушает весь трагизм момента!
Нехотя заставив себя оторваться от созерцания пустоты, которым Кристина занималась (последние… десять минут? двадцать? час?..), она опустила взгляд. Прямо перед ней кто-то держал бумажную тарелку с румяными кусочками хлеба и поджаристыми ломтиками бекона. Желудок снова заурчал, громко напоминая, что Кристина ничего не ела со вчерашнего вечера.
– Держи, – услышала Кристина, и тарелку буквально насильно сунули ей в руки.
– Спасибо, – автоматически ответила она и наконец взглянула на подсевшего к ней человека.
Это был тот «индеец», который проверял билеты в будке с надписью «Капельдинер». Сегодня он еще больше напоминал Кристине индейца из-за накинутого пончо с ярким геометрическим орнаментом. Черные косы с проседью были все так же перехвачены кожаными полосками, украшенными бисером. В зрачках раскосых, почти черных глаз мерцал неестественный серебристый блеск, отчего казалось, будто мужчина носит специальные линзы. Точно такое же мерцание Кристина заметила вчера в глазах Графини. И сегодня – в глазах Мануэля. А теперь – у этого мужчины…
Рука, потянувшаяся было за тостом, замерла. Пораженная внезапной мыслью, Кристина схватила телефон, который в ярости отбросила, когда убедилась, что никто – ни семья, ни одноклассники, ни даже просто знакомые – ее не видит и не слышит ни по видео, ни по обычному телефонному звонку, СМС не отправляются, имейлы возвращаются обратно, а новые посты и комментарии в соцсетях просто не загружаются. Включив камеру, Кристина развернула ее к себе и внимательно уставилась на свои глаза.
Так и есть, ее зрачки теперь тоже отливают серебром!
Это стало последней каплей. Ни события вчерашнего вечера, ни бесполезные телефонные звонки, ни слова Графини не убедили Кристину так, как эти серебристые зрачки в ее собственных глазах. Значит, все, что ей сказали, – правда. Она действительно стала частью этого странного цирка, все артисты которого – лишние люди, выброшенные из своей жизни загадочными двойниками-фамильярами.
Кристина уронила голову и закрыла лицо руками. Слез не было, но воздуха не хватало, и дыхание стало резким и прерывистым.
Присевший рядом «индеец» молчал. Он словно чувствовал, что утешения сейчас бесполезны и от любых слов будет только хуже, и потому молчал. Но не уходил; он достал откуда-то странную трубочку, будто свернутую из засушенных листьев, и стал неторопливо ее поджигать. В воздухе запахло теплым, немного землистым дымом с нотками трав и горчинкой.
Когда дыхание Кристины выровнялось, она нехотя оторвала ладони от лица и с опаской взглянула на своего собеседника. Что будет в его глазах? Неприязнь? Насмешка? Пренебрежение? Школьный опыт научил, что демонстрировать свою слабость перед посторонними нельзя, это все равно что вложить им в руки оружие против себя.
Прочитать выражение темных раскосых глаз оказалось невозможно.
– Поешь, – неожиданно предложил мужчина. Он говорил правильно, но в его голосе отчетливо звучала нотка какого-то необычного, экзотического акцента. – Станет легче.
– Серьезно? – Кристина попыталась усмехнуться, но получился всхлип.
– А ты попробуй – и узнаешь, – сказал «индеец», поднялся, взмахнул над Кристиной странной курящейся палочкой и, бесшумно шагая, ушел, оставив после себя слабый запах паленых трав и сырой земли.
Кристина с сомнением взглянула на еду. Разум твердо решил, что он с аппетитом больше не дружит, но желудок снова требовательно заурчал, и мозг, эта сложнейшая нервная сеть, отвечающая за высшие функции организма человека, проиграла битву примитивному животному голоду.
Кристина криво усмехнулась. Что ж, мир, может, и рухнул, а есть по-прежнему хочется. Положив полоски бекона на тост, Кристина в два счета заглотила импровизированный бутерброд. И поняла, что загадочный «индеец» был прав: каким-то странным, необъяснимым образом, но еда и впрямь уменьшала степень трагичности момента.
* * *
Юрка отпросился с урока в туалет, но зайти туда не успел; когда он взялся за ручку двери, кто-то схватил его сзади за шею, отволок в сторону и буквально швырнул в обычно закрытую кладовку, где уборщица хранила свои ведра и тряпки.
От неожиданности и испуга Юрка онемел. В темноте ничего не было видно, но ощущалось чье-то присутствие. Тут, совсем рядом, находился кто-то неизвестный, но он почему-то ничего не предпринимал и не говорил, и от этого становилось только страшнее. Кто это такой? Санька, с которым он подрался на прошлой неделе? Санькин брат? Кто-то из старшеклассников? Что им надо? И почему они молчат?
Ожидание становилось невыносимым.
– Вы кто? Что вам надо? – придушенно пискнул Юрка. Не получив ответа, продолжил: – Сань, это ты, что ли? Ну все, я понял, извини, я больше не буду!
В ответ – ни звука.
Первый страх прошел, и потому Юрка начал действовать: на ощупь нашел ручку на двери и повернул ее. Точнее, попытался, но ручка не поддавалась. Тогда Юрка нажал на дверь плечом. Но она не открылась.
Нахлынула новая волна страха.
– Выпустите меня! – выкрикнул Юрка. Снова не получил ни слова в ответ и в ярости, порожденной испугом, наугад бросился с кулаками на неизвестного, прячущегося в темноте. – Да что вам надо?
Атаковать не получилось; вместо того, чтобы налететь на неизвестного, Юрка споткнулся о пустое ведро, которое с грохотом полетело на пол, а он – вслед. Больно ударился коленкой, расквасил губу о край ведра, а по затылку еще и ударила свалившаяся на него швабра.
Юрка всхлипнул и медленно поднялся. Зашарил вокруг руками. Может, тут вообще никого нет? Может, его просто втолкнули в кладовку, закрыли за ним дверь и оставили одного, а он уже навоображал себе всякого с перепугу?
Осторожно ощупывая ногой пространство перед собой, Юрка медленно обошел кладовку и убедился: да, здесь никого нет. И страх сразу же разжал тиски. Юрка вернулся к двери, снова подергал ручку. Не открывается. Тогда он не раздумывая начал изо всей силы колотить по ней кулаками и кричать, надеясь, что его услышат снаружи:
– Эй! Кто-нибудь! Выпустите меня, я застрял, дверь захлопнулась!
Спасители не торопились бежать на его вопли. Впрочем, это и понятно, сейчас середина урока, все сидят по классам. Надо ждать перемены. Вот тогда в коридорах появятся люди и его услышат.
Юрка уселся на пол, прижался спиной к стене возле двери и приготовился ждать.
В темноте послышались какие-то шорохи. Юрка напрягся. Крысы? Он никому не признавался, зная, что засмеют, но на самом деле он жутко боялся крыс и мышей. И неважно, что он уже четвероклассник, а в таком возрасте бояться грызунов просто глупо! Но крысы в школе не водятся, не так ли?
