Когда наконец цирковой городок осветился сотнями огоньков, Кристина невольно вздохнула от восторга: это было похоже на чудо. Чудо, за которым стояло несколько часов очень тяжелой работы.
Хотя абсолютное большинство обитателей «Колизиона» были артистами и лишь несколько человек занимались исключительно техническими работами, в сборе и установке цирка участвовали все наравне, и каждый вносил посильную лепту. И Кристина тоже присоединилась – хотя по-прежнему не была полностью убеждена, что остается с «Колизионом». Но как-то неудобно стоять и ничего не делать, когда все вокруг работают.
Жители небольшого города, названием которого Кристине так и не пришло в голову поинтересоваться, каким-то образом уже знали об их приезде, афиши на улицах появились заранее. Кристина вспомнила, как видела старинную черную машину в своем городе, из которой ей под ноги вылетела афиша, и попыталась найти ее в караване, но так и не увидела. Тогда она попыталась расспросить, как все происходит, как в очередной город попадает реклама, как договариваются насчет места для выступлений и решают прочие организационные вопросы, – и услышала в ответ, что у них «есть кому позаботиться об этом». Ответ слишком расплывчатый, чтобы удовлетворить логику. Но какая может быть логика, если имеешь дело с мистикой? Мистику не понимаешь – ее принимаешь. Или не принимаешь…
Основные работы по установке цирка закончились вечером, но до глубокой ночи тут и там раздавались постукивания, скрежет, скрип и глухие ругательства: артисты доделывали мелочи.
Следующее утро началось с интенсивной тренировки. Несмотря на тяжелый вечер накануне, на нее вышли абсолютно все – и занимались с полной отдачей, не пытаясь увильнуть или облегчить себе нагрузку. Эта абсолютная готовность оставить всего себя на представлении была тем общим знаменателем, который связывал таких разных во всем остальном обитателей цирка. Кристина чувствовала предельную собранность и легкую нервозность, витавшие в воздухе: казалось, циркачи готовились к важнейшему событию своей жизни, от которого зависит вся их дальнейшая судьба. Впрочем, если цирк удаляет за плохое представление, неудивительно, что к каждому выступлению артисты подходили как к последнему.
Сейчас Кристина особенно остро чувствовала себя здесь чужой. У каждого была своя задача, своя роль, свое место. У всех – кроме нее. Как была она лишней в своей прежней жизни, так и оставалась лишней в этой странной новой.
К вечеру начали подтягиваться зрители. Кристина наблюдала за ними, покупающими билеты и заполняющими «улицы» раскинутого циркового городка, словно морская вода во время прибоя. Они слушали аккордеонистку на полосатом шаре, терпеливо стояли в длинных очередях к аттракционам, шатрам и киоскам со сладостями, глазели на ходулистов и жонглеров, выигрывали призы в палатках с играми, улыбались, смеялись, теснились, шумели и радовались. И жили… И сердце щемило от тоски. Всего каких-то несколько дней назад Кристина сама была по ту сторону, стояла в такой же плотной многолюдной толпе, вот только не чувствовала себя частью ее. Она была так раздражена и зла на Кирюшу и на маму, которая заставила ее идти в цирк, на одноклассников, на жителей города и вообще на жизнь! Она смотрела на город на колесах, припаркованный на обочине, и воображала, какая у циркачей, должно быть, интересная, чудесная и свободная жизнь. Не то что у нее! А сейчас она – по ту самую сторону, где должна быть эта интересная, чудесная и свободная жизнь, да только нет в ней ничего такого уж чудесного.
А потом на арену вышла Графиня и громко объявила:
– Представление начинается!
И Кристина невольно затаила дух, приготовившись смотреть шоу еще раз. Только теперь не из зрительного зала, а из-за кулис.
На этот раз Кристина увидела куда больше, чем тогда, дома, с Кирюшей. Увидела много новых номеров, которые в прошлый раз прошли совершенно мимо ее сознания. Увидела жизнь, которая кипит за пределами арены. Увидела страшное напряжение и предельную сосредоточенность циркачей: действительно увидела – тела артистов посверкивали крохотными искорками, словно от статического электричества, хотя, скорее всего, это были лишь отблески сценических прожекторов. Кристина видела, как яростно циркачи выкладываются (словно сражаются!), как оставляют себя там, под куполом, исчерпывают полностью, до дна, без остатка и даже еще немного сверх того. Это завораживало и пугало одновременно.
Пораженная тем, что происходит на арене, Кристина долго не обращала внимания на зрительный зал, но когда наконец бросила взгляд в темноту, окружающую арену, то невольно отшатнулась, а потом еще долго моргала, стараясь рассеять наваждение. Но оно не исчезало: многие зрители были словно охвачены слабым мерцанием. Кто-то светился чуть ярче, кто-то чуть слабее, а кто-то оставался совершенно темным. Уж не об этом ли говорила Риона, когда рассказывала, что, выходя на арену, они видят «свой» сектор ответственности – тех зрителей, до которых должен достучаться именно их номер и отвести от края, вернуть в жизнь, не дать стать лишними? Но если так, то почему это видит она, Кристина? Она же не на арене, не выступает!
Кристина даже оглянулась, будто ища кого-то, кого она могла бы спросить. Но, разумеется, все были заняты представлением и на ее вопросы отвечать бы не стали. А возможно, и не смогли бы. Только «обезьяныш» Апи, на этот раз в блестящем цирковом костюме, крутился неподалеку, но не у него же спрашивать, в самом-то деле? К тому же на арене уже натянули канат, и Апи, помахав Кристине рукой, побежал готовиться к выступлению.
Кристина снова взглянула в зрительный зал, на мерцающие фигуры среди публики, и ее вдруг буквально прошила очень простая и в то же время пугающая мысль: перемены, которые с ней произошли, необратимы, и пути назад больше нет. Пусть она еще не знает своего места в «Колизионе», но то, что отныне она его часть, – это факт.
Обретенное понимание требовало тщательно рассмотреть то, что стало теперь новой реальностью, и Кристина медленно, внимательно огляделась. Джада с девочками растягивались в сторонке перед выступлением. Крутили для разминки сальто акробаты. Вит, закрывший палатку с многочисленными лампочками, сидел возле генераторов, к которым тянулись толстые кабели, положив ладони на бок массивного агрегата. Кристина не понимала, что он делает, возможно, наблюдает за тем, чтобы генератор работал бесперебойно; чего им точно не нужно, так это проблем с подачей электричества, из-за которого откажет освещение или – еще хуже – крепежные установки для воздушных гимнастов. Кто-то поправлял грим, кто-то одергивал костюм, кто-то смачивал водой подошвы туфель, кто-то втирал в ладони тальк, чтобы не потели, а «индеец»-капельдинер, которого, как выяснила Кристина, зовут Те, вместе с парнем-карусельщиком по имени Летун, тем, в тяжеленных армейских ботинках, переносили декорации и реквизиты.
Среди всей этой суеты чуть в стороне от остальных стоял парень с забинтованной грудью. Кристина узнала в нем пострадавшего еще в их городе фаерщика. Вся его поза выдавала напряжение, он словно чего-то ждал – и боялся. Хотя, возможно, это была всего лишь боль от ожогов.
Кристине потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: нет, это не ожоги, он боится удаления, ведь он сегодня не выступает.
