Графиня стояла к Кристине спиной, и выражения ее лица было не видно. А Ковбой, как обычно, нацепил привычную маску легкой насмешливости и беззаботно жевал соломинку. Ни тот, ни другая никак не проявляли своих чувств, которые наверняка сейчас бушевали в их душах.
Наконец Графиня кивнула и нырнула в салон машины. Кристина сразу отметила, что она даже не обернулась, хотя прежде всегда оглядывалась на Ласа, подсознательно надеясь на его поддержку… Поддержку, которую, кажется, никогда не получала. Что ж, если Графиня благополучно вернется, то с Ласом она больше не будет. И это, пожалуй, к лучшему.
Закрыв за Графиней дверь, Ковбой без проволочек уселся за руль. Хлопнула дверца, заурчал мотор, и машина тронулась. Циркачи пошли вслед за ней, но, дойдя до потрепанных букв названия города, остановились и застыли, пристально глядя вслед уезжающему автомобилю.
– Мы едем… едем… едем…
В далекие… края…
Невольные… соседи…
Заклятые… друзья…
– заунывно затянул Апи, и никто его не одернул и не окрикнул.
Кристина чувствовала, как внутри нее нарастает волнение. Казалось, еще немного – и оно прорвется, выплеснется наружу! А жутковатенькая песенка Апи только сильнее нагнетала напряжение.
– Нам весело…
Живется…
Мы песенку…
Поем…
И в песенке…
Поется…
Про то…
Как мы…
Умрем…
Кристина уже не в первый раз слышала эти мрачные слова, она знала их, она ждала их, и все же, когда они прозвучали, девушка опять невольно вздрогнула.
Это то ли заметил, то ли почувствовал Фьор, нашел руку Кристины и сжал. Кристина невольно напряглась, но и на этот раз видений не последовало; просто крепкая твердость ладони, в которой можно было черпать немного успокоения.
Старинный автомобиль бодро бежал в закат, и чем ближе подъезжал к городу, тем больше расцветала надежда.
Однако когда до домов на окраине осталось совсем немного, автомобиль замедлил ход и начал вилять по дороге, словно за рулем сидел пьяный. А потом и вовсе съехал на обочину и замер.
По толпе пронесся взволнованный шелест и шепот:
– Что такое?
– Их нет, – сказал кто-то, и эти слова тут же подхватили остальные.
– Их нет?
– Их нет…
– Их нет!
– Как нет? – неверяще ахнула Кристина и прищурилась, вглядываясь в машину вдалеке. В глаза било заходящее солнце, автомобиль остановился слишком далеко, и было сложно разглядеть что-то в салоне, но… неужели там действительно пусто? Или это игра воображения? – Что произошло? Ты видел? – обернулась она к Фьору.
– Не уверен. В один момент Графиня с Ковбоем еще были внутри, а в другой просто исчезли. Точь-в-точь как при удалении…
Тишина становилась все тверже, словно вода, превращающаяся в лед; еще немного – и того гляди треснет!
– Их удалило? – наконец раздались робкие вопросы из толпы.
– А может, это был уход? – последовало еще одно предположение.
– Уход, как же! – фыркнул Кабар. – Уходят только с арены во время представления. Скорее уж это было удаление. Значит, правду говорили – в город нам без афиши нельзя…
Где-то позади в пелене наступающей ночи раздался знакомый вой, от которого мурашки побежали по коже.
Апи выбрал именно этот момент для того, чтобы продолжить:
– Пустота-а… темнота-а…
Не уйдем мы… никогда-а…
Кристина замерла; она еще не слышала, что будет в песенке дальше, и ей почему-то стало страшно, словно от следующих слов зависит ее судьба. Но она их не дождалась; Кабар, прочистив горло, задал вопрос, который, вероятно, был сейчас у всех на уме:
– Ну, что делать будем?
– Ты же так хотел стать директором! – вдруг громко сказала Риона. – Вот твоя возможность показать себя во всей красе. Давай, командуй!
Все взгляды циркачей разом обратились на Кабара, и, похоже, под их прицелом метателю ножей стало неуютно: он повел плечами, переступил с ноги на ногу и наконец промямлил:
– Ну, как я могу быть директором? Его же должен выбрать сам цирк, так ведь? А меня никто не выбирал…
Кристина вдруг рассмеялась. Да, у нее сдали нервы, но все равно – как забавно! Каждый хочет командовать, когда все хорошо, но как только появляются проблемы, все сразу в кусты!
Резкие, отрывистые звуки смеха летали над толпой, словно вспугнутые чайки. Фьор положил руки Кристине сзади на плечи, привлек ее к себе, и она затихла. И когда снова воцарилась тишина, сначала ее прервал вой гончих – на сей раз куда более громкий, огненные твари приближались, а потом Апи начал слегка раскачиваться вперед-назад и снова запел:
– Нас… не видят…
Нас… не слышат…
Мы… не живы…
Мы… не дышим…
Кристина задержала дыхание. Вот оно! Остались последние строки! Сейчас они все узнают!
Апи крепко зажмурился, из-под плотно стиснутых век выскользнули и юрко поползли по щекам две слезинки, и последние слова припева мучительно медленно, одно за другим, появились в воздухе.
– На арене…
Под шатром…
Все…
Уйдут…
И мы…
Умрем…
* * *
Пока все внимание циркачей было поглощено сначала автомобилем, на котором уезжали Графиня с Ковбоем, а потом – их неожиданным исчезновением, к цыганской кибитке деловито подошел Мануэль. На всякий случай огляделся, убедившись, что вокруг никого нет, вошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь. Остановился перед старым зеркалом, выбил пальцами на раме сложный ритм. Покрытая патиной поверхность слабо замерцала, и Мануэль деловито сообщил:
– «Колизион» остался без директора, так что можете приезжать, сейчас цирк совершенно беззащитен. И поторопитесь, не то его растерзают гончие.
Воздушный гимнаст дотянулся до старинного телефона, снял трубку с рычажков, показал зеркалу и с довольным видом добавил:
– А еще я узнал, какой у «Колизиона» амулет-основатель.
* * *
Кристина не знала, зачем остановилась у распахнутой двери директорского трейлера. Наверное, ей просто не верилось, что Графини больше нет. Как-то это все… неправильно… нелепо… Вот так вот просто – раз! – и нет человека? Смерть – это печально, но по крайней мере очень наглядно, окончательно и – убедительно. А тут что такое? Будто фокус!
Поднявшись по ступенькам, Кристина зашла в трейлер и встала на пороге. Ласа, разумеется, нигде не было, зато тут и там взгляд натыкался на следы Графини. Знакомое просторное худи, небрежно брошенное на спинку стула. Удобные кроссовки. На вешалке в раскрытом шкафу – роскошное кружевное платье для выступлений. Косметика, россыпью лежащая перед зеркалом с до сих пор включенной подсветкой. И громада принтера в углу.
