18. Рэн
Рэн проснулась, прижавшись спиной к стене; щекой она устроилась на плече Тэмсин, а их ноги переплелись. «Этого не избежать, – сказала она себе, – если двое делят маленькую кровать».
Но это соображение не могло побороть трепет в груди.
Тэмсин пахла солью и шалфеем, а кожа у нее оказалась удивительно теплой для такой ледышки. Рэн потянулась убрать волосы ведьмы с ее лица и задела пальцами ленту на шее. Бабочки в животе испарились. Исток была должником этой надменной ведьмы со всеми ее острыми гранями. Может, и нет никакой привязанности, а есть только зависть к скрытности, надменности и отсутствию интереса к кому-либо, кроме себя?
Рэн пропустила шелковистые локоны сквозь пальцы. Да, Тэмсин была сложной и резкой, но все же тратила массу сил, чтобы скрыть свои мягкость и нежность. Иногда Рэн удавалось заметить проблеск улыбки, искорку в темных глазах, вновь разглядеть человека за проклятием – ту девушку, которой Тэмсин на самом деле оставалась глубоко внутри. Ту девушку, которой ведьма могла бы стать, если бы умела любить.
Когда Тэмсин заговаривала о сестре, становилось очевидно, сколько та для нее значила до сих пор – невзирая на проклятие. Да и прошлой ночью, когда они неловко укладывались в одну постель, это почти походило на…
Нет. Рэн не собиралась позволять воображению уноситься так далеко. Она всегда была мечтательницей. Идеалисткой. Даже теперь ей казалось, что будет достаточно и этих редких просветов в серых тучах характера Тэмсин. Что даже легкого намека на истинную душу ведьмы хватит, чтобы Рэн осталась рядом.
«Убожество», – сказала она себе, вытягивая вторую руку из-под головы Тэмсин. Ведьма глубоко вздохнула и перекатилась со спины на бок лицом к Рэн. Глаза ведьмы были закрыты, а лицо расслаблено во сне. Вне всякого сомнения, Тэмсин была прекрасна, но без вечного напряжения и злобы, которые так не покидали ее днем, она выглядела иначе. Младше. Между ней и Рэн было не больше года разницы, но ноша Тэмсин старила ее. Исток могла бы помочь, если бы только ведьма доверилась ей, но с этим, разумеется, были затруднения.
Хотелось зарыдать. Как иронично – влюбиться в девушку с пустым сердцем.
Медленно и осторожно, будто боясь потянуть мышцу, Рэн перелезла через спящую Тэмсин. Она не хотела будить ведьму и вести этот нужный, но неловкий разговор о том, что спать на одной кровати – это ничего не значит.
И это можно было бы сказать о многом из произошедшего между ними.
Она пересекла хижину и натянула ботинки отца. Когда исток представила, как он мечется туда-сюда по крошечному домику, в груди заныло. Рэн попыталась вызвать в памяти лицо папы, но, к своему ужасу, поняла, что картинка ускользает. Тэмсин уже забрала цвет его глаз. Когда отец больше не будет значить для Рэн ничего, то безмолвно исчезнет из ее памяти, став просто еще одним встречным в огромном диком мире.
Может, это и к лучшему. Куда проще забыть о потере.
Не поэтому ли Тэмсин казалась такой сломленной? Каждый день она несла память о сестре. И о той сокурснице, которая погибла из-за нее. Неудивительно, что ведьма была такой замкнутой и холодной. Ее переполняли вина, обида и страх. Вся ее жизнь напоминала ей о неудаче. О глупой детской ошибке.
Это не должно было лечь в основу характера Тэмсин. Она нуждалась в возможности простить себя и исправить содеянное. Но для этого необходимо было отыскать Марлину. Рэн взглянула на Тэмсин – та все еще тихонько сопела. Рэн стащила зеленый ведьмин плащ с изножья кровати и толкнула дверь – медленно, чтобы та не заскрипела. В темноте исток добралась до таверны, рассчитывая согреть застывшие руки о чашку горячего чая. Чай всегда помогал Рэн думать.
Этой таверне явно не хватало уюта в сравнении с предыдущей, но, как и «Горемыки», «Зыбкая снедь» была забита ведьмами. С опущенной головой Рэн скользнула на стул за одним из полупустых столов. Чай наполнил большую металлическую кружку, ароматы бергамота и кардамона дразнили нюх. Исток сделала большой глоток. Чай согревал, но не обжигал.
Она принялась последовательно обыскивать карманы плаща Тэмсин. В одном нашла шнурок и пуговицы, в другом – окаменевшую сырную корку. В третьем оказался маленький коричневый мешочек с сухими травами; дальше обнаружился круглый розовый камень. Ничто из этого не потеплело в ладонях. Ничто из этого не содержало волшебства. Горка мелочей росла, новые кармашки находились, стоило только Рэн решить, что их больше нет. Но дневника Марлины нигде не было.
Рэн остановилась, огорчившись. Глотнула чаю. Она надеялась сделать что-то самостоятельно. Тэмсин так берегла дневник сестры, будто в нем содержались секреты, к которым ведьма не хотела допускать Рэн по доброй воле. Но если они собирались отыскать Марлину, нужно было с чего-то начать.
Рэн хотела помочь. Хотела внести свою лепту – большую, чем капелька магии для создания еды. Хотела доказать, что они команда, что они с ведьмой в равной степени нужны друг другу. Но для этого ей требовался дневник. Не чтобы прочесть – это было бы очень грубо по отношению к совершенно незнакомому человеку, а если Марлина хоть немного походила на сестру, то Рэн вовсе не желала навлекать на себя ее гнев.
Исток просто надеялась поймать отголосок Марлины и ее магии. Если узнать аромат ее силы, почувствовать ее волшебство, может быть, этот след приведет их к сестре Тэмсин.
Рэн отпила еще чаю. Проблема в том, что она искала как простой человек. Не как исток. Она поставила кружку и расстелила плащ на столе. Закрыв глаза, Рэн медленно водила пальцами над плотной тканью и прислушивалась к ощущениям, надеясь ощутить тепло, которое намекнет на присутствие зачарованного предмета. Из-за сильного волнения в ожидании этого тепла исток едва не пропустила момент, когда на языке возник медовый привкус. Рэн остановилась, пальцы замерли над складкой на левой стороне плаща. Опустив руки, исток ощутила легчайшее покалывание.
«Здесь».
Рэн извлекла книгу: ее кожаная обложка была мягкой и потертой, а уголки страниц – разлохмачены и покрыты пятнами. Сначала она отказалась открываться, но в итоге распахнулась, и взгляду Рэн предстали только чистые страницы.
– Ладно, – пробормотала Рэн. – Ты не хочешь выдавать свои секреты. Понимаю – ты меня не знаешь.
Болтая с книжкой, она чувствовала себя по-дурацки.
Над правым ухом прожужжало заклинание призыва. Рэн вздрогнула и оглядела комнату: маги были погружены в свои дела. Одна тихо напевала, глядя в книгу, испещренную рунами, другая размешивала травы в чае. Несколько мальчишек не старше двенадцати призывали предметы через всю комнату, соревнуясь, чье заклинание подхватит предмет быстрее.
Никто из них не прятал свои силы.
«Ты словно сражаешься с собственной сутью, – сказала Лея. – Прекращай».
Рэн наугад открыла пустую страницу. Медленно потерла бумагу между большим и указательным пальцами, чувствуя явные следы магии. Поднесла пергамент к носу.
