Дурные предчувствия начали оправдываться с первых же минут. Только вошёл в приёмную и представился, как красотка-секретарша пригласила проходить в кабинет заведующего, на двери которого красовалась новая табличка, из которой явствовало, что главу лаборатории зовут Филипп Гаврилович Вдовец.
Тот, куда менее приветливый, нежели вчера в столовой, принял у меня бумаги и указал на стул. Затем углубился в чтение и лоб его прочертила глубокая морщина. Следующие четверть часа тишину нарушал лишь шелест листов, а затем Филипп Гаврилович тяжело вздохнул, смерил меня пристальным взглядом и спросил:
— Знаешь термин «патовая ситуация»?
Благодаря Льву и нескольким походам в шахматный клуб я его знал, а ещё знал, что поладить с Филиппом Гавриловичем точно не получится, вот и счёл нужным заметить:
— В патовом положении невозможно сделать ход, здесь больше подходит поговорка «куда ни кинь, всюду клин».
Заведующий покачал головой.
— Если экстраполировать шахматные условности на реальную жизнь, в патовой ситуации игрок любым своим действием подставляет под удар короля, что запрещено правилами. А у нас имеется свобода воли, долг, ответственность и прочие занимательные вещи, зачастую мало совместимые с инстинктом самосохранения.
Я ничего на это высказывание не ответил, и тогда Филипп Гаврилович замялся, будто бы даже собрался спросить о моих отношениях с Лизаветой, но ничего выяснять в итоге не стал, расписался, шлёпнул печать и объявил:
— Если сам отнесёшь гарантийное письмо в бухгалтерию, чтобы они оприходовали его и согласовали смету, первую процедуру сможешь пройти уже сегодня.
Свободного времени у меня было в избытке, и заведующий велел разузнать у секретарши, куда следует идти, а после указал на дверь. Кудрявая красотка ограничилась инструктажем более чем просто лаконичным, но, как ни странно, в коридорах служебного крыла я не заплутал и вскоре уже стучал в дверь начальника сектора учёта нематериальных фондов, некоего Горицвета М. П.
— Войдите! — послышалось изнутри, и я переступил через порог.
Хозяин кабинета оказался господином средних лет, весьма изящного сложения, но при этом определённо тренированным и жилистым — ровно воздушный гимнаст. Волевое лицо с прямым носом отличалось резким овалом скул, что отчасти скрадывалось усами и бакенбардами, а зачёсанные назад светлые волосы открывали высокий лоб. Я с ним уже определённо где-то встречался, вот и замешкался, пытаясь припомнить — где именно.
Это секундное замешательство не осталось незамеченным.
— Что-то не так, молодой человек? — спросил Горицвет с лёгкой хрипотцой завзятого курильщика.
— Извините, — смутился я. — Просто видел как-то вас в «СверхДжоуле». Михаил Прокопьевич, если не ошибаюсь?
— Именно так. Что у вас?
Я протянул гарантийное письмо и составленную в лаборатории смету. Горицвет глянул сначала одни документ, затем другой и вздохнул.
— Ох уж мне эта молодёжь! Торопитесь жить, уповаете на медикаменты и технологии и не понимаете, что эта спешка не даёт создать полноценный базис для гармоничного развития. Шагая через две ступени, легко порвать штаны! — Михаил Прокопьевич поднялся и отпер несгораемый ящик, выложил на стол вытащенную из него папку и принялся подшивать гарантийное письмо, продолжая вещать: — Поразительное дело, но самые отъявленные скептики — это как раз операторы. Получив доступ к сверхэнергии, они сочли это чем-то новым, очередной ступенью развития, если угодно. Но ничто не ново под луной. У всего в нашем мире имеется основа. Традиционные практики творят чудеса! Медитации и мантры куда действенней таблеток и агрегатов, которые по сути своей мало чем отличаются от костылей. Истинная сила скрывается внутри нас. И один из путей достичь просветления — это йога. Подумайте об этом. Подумайте, пока ещё не слишком поздно. Поверьте, созерцания зачастую превосходит по эффективности любые действия. Мои друзья и ученики демонстрируют поразительные результаты. Просто поразительные и совершенно необъяснимые с точки зрения теории сверхэнергии. Впрочем, о чём тут говорить, если этой теории без году неделя, а пути духовного развития совершенствуются на протяжении тысячелетий!
Горицвет вручил мне отпечатанную на печатной машинке листовку, после принялся листать бухгалтерский журналы. Я воспользовался моментом и с интересом огляделся. В углу не столь уж и просторного кабинета висели разнокалиберные бронзовые колокольчики весьма экзотического вида, а стены пестрели фотографиями и газетными вырезками. На некоторых снимках удалось разглядеть бухгалтера в компании чужеземца, экзотической одеждой и внешним видом неуловимо напоминавшего пахартских йогов. В большинстве заголовков упоминался некий «Махат Атман».
— Впритык, но по смете укладываются, — пробормотал Горицвет и начал шлёпать на смету печати и штампы. — Каждый из нас сам выбирает свой путь, — заявил он, поставив подпись. — Вам ещё не поздно передумать. Приходите, буду рад помочь.
Бухгалтер вернул согласованную смету, я с благодарностью принял её, попрощался и покинул кабинет, а в коридоре подумал-подумал и комкать листовку не стал, аккуратно сложил её надвое и сунул в портфель. После поспешил обратно в лабораторию, намереваясь пройти первую из процедур и успеть на следующую пару, благо до начала той оставалось ещё чуть больше часа.
Нужная мне лаборатория располагалась уже не на нулевом этаже, а в подвале и, подозреваю, не на самом верхнем его уровне. По крайней мере, спускался лифт как-то очень уж долго. В холле без окон помимо молодого лаборанта с тонкими чертами лица меня встретили два охранника и не увальни-вахтёры, пусть и наделённые сверхспособностями, а подтянутые ребята с пистолетами-пулемётами и в полной боевой выкладке. Один занимал позицию сбоку от выхода из лифта, другой расположился за перегородкой — как бы ещё не бронированной.
— Это ко мне! — объявил предупреждённый заведующим лаборант, но не тут-то было. Пришлось предъявлять карточку вольного слушателя, подлинность которой проверили звонком в службу охраны.
После этого меня повели в святая святых, и лаборант проворчал:
— Перестраховщики!
Впрочем, насчёт «святая святых» я погорячился. Сначала был холл, потом обычная на вид раздевалка с рядами одинаковых шкафчиков. Пришлось избавляться от одежды и взвешиваться на стоявших тут же весах. Назвавшийся Леопольдом лаборант записал показания в блокнот, указал мне на стопку простынок и позвал за собой. Рядышком лежали тапочки, надел их, пошлёпал следом.
Пришли мы в буфет, такое впечатление, по крайней мере, поначалу сложилось. Там за круглыми столиками пили чай с полдюжины замотанных в простынки пациентов обоих полов, некоторые были раскрасневшимися, словно после бани, другие казались слегка озябшими, так же как и я.
Заправляла хозяйством дородная тётка в белом фартуке поверх белого же халата с закатанными рукавами, открывавшими мясистые предплечья. Именно она принялась отмеривать на аптекарских весах какие-то травки и сушёные ягоды, когда лаборант объявил:
