— Я могу попытаться.
— Мы разделили все, когда приземлились, мы, пришедшие из Старого Вайрона, и новые люди, спящие, те, кто спал триста лет в пещерах Витка. Ты знаешь о них, Мора? Их воспоминания были подделаны, как у Мамелты, так что они были сбиты с толку — им все казалось странным.
Без сомнения, она решила, что я один из них, — я не могу винить ее за это, — но вежливо кивнула.
— Инструменты, семена и замороженные эмбрионы, хотя их было немного. И никаких человеческих эмбрионов, вообще. Их забрали, всех до единого. Особые таланты, видите ли — необузданные и непредсказуемые способности, которые должны были помочь нам; но их забрали те, кто сломал печати. Забрали и продали, много лет назад.
— Нет резать, — посоветовал мне Орев. — Хорош Шелк!
— Шелк был одним из них. И нашим предводителем. Это и был его талант — быть предводителем. Люди доверяли ему и следовали за ним, а он старался — я очень старался, Мора, — не вводить их в заблуждение, вести их правильным путем и не предавать. Но Шелк остался в Витке вместе с Гиацинт, и это почти уничтожило нас.
— Понятно, — сказала Мора, хотя было ясно, что нет.
— Наши женщины должны были вынашивать животных, как внучка майтеры Мрамор: лошадей, овец, коров и ослов. Крапива не могла, потому что была беременна Сухожилием, и мы отдали наш эмбрион женщине, которую она знала всю свою жизнь и которая обещала вернуть нам животное, когда оно родится. Но она этого не сделала, не смогла.
Она сказала, что оно родилось мертвым. Многие из них рождались такими, но это — нет. Она прятала его от нас, пока не решила, что мы не узнаем, и это было всего лишь маленькое длинношеее животное, похожее на верблюжонка без горба. Оно не могло пахать, и она и человек, который жил с ней, убили его, пытаясь заставить его пахать, и мы были так бедны — Крапива и я были так бедны, — потому что Шелк не пришел.
Мы продали часть земли, которую нам дали, и купили осла, но осел умер. В конце концов, мы продали остальную часть нашей земли и съели то немногое, что получили за нее, купили молока для Сухожилия, когда у Крапивы кончилось ее, и жили в палатке на Ящерице, в маленькой палатке, которую я сделал для нас из шкур горных козлов, на которых охотился. Вот тогда-то и появилась она, мать Крайта, и Сухожилие едва не погиб.
Моего сына звали Крайт, я тебе говорил?
Бедная Мора покачала головой:
— Ты сказал, что твоего сына зовут Сухожилие.
— Да. Да, так оно и есть. Но когда он умер — когда Крайт умер там, в джунглях, — иллюзия умерла последней. Я думаю, это всегда так. Иллюзия человечности. Это дело рук духа, если можно так выразиться, и поэтому она причастна к бессмертию. Дух — это жизнь, Мора.
Она снова нерешительно кивнула; я не мог сказать, все ли она поняла или ничего.
— Они сами себя переделывают. Это от животного. Так они жили и размножались, пока не пришли Соседи и не нашли их, и сами не были ими найдены. Это от животного, как я уже сказал.
Химическая женщина вроде майтеры Мрамор несет в себе половину планов, необходимых для строительства нового хэма, а химический мужчина вроде Кремня — другую половину. Именно так они начали строить Оливин. Ты, наверное, никогда не видела хэма.
Я показал ей глаз, который принес для майтеры Мрамор.
— С животной частью все просто. У нас дома были ящерицы, которые могли менять свою кожу так, чтобы она выглядела как человеческая, и есть жуки, которые формируют себя, чтобы выглядеть как другие жуки, или как палки, или головы смертоносных змей. Когда инхуму умирает, кажется, что умирает человек — там, в джунглях Зеленой, Крайт до самого конца казался молодым человеком. И в течение некоторого времени после. И только когда уже было слишком поздно, я увидел его таким, каким видел на баркасе.
Над бюро висело зеркало; я подошел к нему и остановился перед ним, дрожа всем телом:
— Ты видишь это лицо, Мора? Конечно, видишь. Это единственное лицо, которое ты можешь видеть. Однако это не мое лицо. Подойди и посмотри.
— Не буду!
— Бедн дев! — Орев подлетел к ней и утешил бы, если бы мог.
— Предположим, что Фава умирает, Мора, и ты ждешь у ее смертного одра, как я ждал рядом с Крайтом. Видишь ли, я остался, потому что он сражался за нас. Я тоже был ранен, но попытался заставить кого-нибудь из остальных нести его. Они не захотели, Мора. Я приказал им, но они только качали головами и отворачивались, даже Сухожилие; и в конце концов они не захотели нести и меня. Они оставили меня точно так же, как оставили его, и я заставил себя встать и вернуться к нему.
Ты бы услышала последние слова Фавы, так же как я услышал его. Может быть, она открыла бы тебе тайну, великую тайну — они очень боятся, что мы ее узнаем. Ты услышала бы хрип Гиеракса в ее горле, предсмертный хрип, который он хранит и с которым не позволяет играть своим младшим сестрам. Через секунду-другую она перестанет дышать. Ты понимаешь меня, Мора? Я ясно выражаюсь?
Она кивнула.
— Замерла! — и ты видишь девочку, которую знала как Фаву, лежащую в постели. Ее лицо сморщилось, полные щеки стали бледными и не такими полными. И все же это Фава, девочка примерно твоего возраста.
— Она стала намного старше перед самым отъездом, — нерешительно сказала Мора. — Такой, как бабушка.
— Потому что она питалась главным образом твоей бабушкой, пока та спала. Глупые люди думают, что они увидят следы клыков, и на простынях будет кровь. Правда в том, что отметины маленькие и белые, и не кровоточат. Видите ли, клыки инхуми круглые, и раны, нанесенные такими круглыми предметами, закрываются сами собой, если только они не очень большие. Кроме того, я полагаю, что Фава была достаточно мудра, чтобы укусить твою бабушку в том месте, где она не могла видеть свои раны — на спине, возможно, или на задних поверхностях ног.
Ты видишь, что Фава лежит мертвая, точно такая же, какой ты ее всегда знала. Потом ты смаргиваешь слезы или на мгновение отводишь глаза в сторону, а когда снова смотришь на нее, то видишь нечто совсем не похожее на человека — видишь зверя, одетого как девочка, с чешуйчатым лицом, накрашенным и напудренным, и с париком вместо волос. В окрестностях Нового Вайрона фермеры вроде твоего отца выставляют пугала, чтобы пугать птиц. Здесь тоже так делают?
Она снова кивнула.
— Ты когда-нибудь видела его издалека, когда ездила верхом? Разве ты не подумала, что это настоящий человек?
— Мне кажется, я понимаю, но я все еще не понимаю, как ты закинул нас на Зеленую до завтрака.
— Потому что и там была иллюзия, очень сильная — когда я смотрел на Фаву, я видел девочку, хотя и знал, что это не так. Она распространила свою реальность на мое сознание, точно так же, как Дуко хочет распространить систему правления своего города на Бланко. Но что-то в моем сознании ухватилось за связь, которую Фава установила между нами тремя и собой, крича о своей собственной реальности, которая была и остается моей. По всей дороге раздавались звуки горнов и труб, Мора, а также гром и грохот людей, марширующих с карабинами. Все это было именно так, как и планировала Дука Фава, но люди были не ее.
