Пора закрываться, сводить счета.
Именно это, как я понял, сидя в одиночестве над спокойным морем, было главной причиной, по которой я с такой готовностью принял задание, которое просили меня выполнить эти пять человек. Как же они были удивлены! Они привезли еду, палатки и сундуки, полные одежды, рассчитывая потратить неделю или больше на Ящерице; но в моих книгах Шелк был счетом, который никогда не закрывался, настолько большим, что он затмевал все остальные. В пятнадцать лет я считал его величайшим из великих людей. В свои тридцать пять лет, став чуть выше, плотнее и почти лысым, я все еще считал его великим человеком.
Я закрыл книгу и спрятал ее в маленькой каюте под фордеком.
Он сказал, что встретит нас у посадочного аппарата, если сможет; но его там не было. Опоздавшие, такие как Лиатрис, сообщили, что он все еще был кальде, когда они покинули Вайрон; но за эти годы их информация устарела. В туннелях были труперы Тривигаунта, и тогда мне показалось вероятным (я имею в виду тогда, на баркасе), что они захватили его, когда он пытался присоединиться к нам. Если это так, то вполне вероятно, что генералиссимус Сиюф восстановила его в должности кальде, подчиняющегося ее приказам. Это объясняло бы сообщения опоздавших, и в таком случае он мог бы по-прежнему управлять Вайроном, и каждое принятое им решение диктовалось бы каким-нибудь жестоким и высокомерным генералом Тривигаунта.
Но было еще с полдюжины других возможностей. Уже много лет от Старого Вайрона до нас не добирались поселенцы, и Шелк мог погибнуть на борту посадочного аппарата, который не достиг ни одного из витков; хорошо известно, что не все посадочные аппараты, покинувшие Вайрон, благополучно приземлились на Синей или Зеленой.
Точно так же он мог быть убит по приказу Сиюф или свергнут ею или какой-нибудь другой властительной дамой из Тривигаунта; в этом случае он мог бы жить в изгнании.
С Гиацинт или без нее он мог сесть на посадочный аппарат, который доставил его на Зеленую, и, если он это сделал, то, вероятно, мертв. Точно так же он мог приземлиться в какой-нибудь отдаленной от нас части Синей. (Я писал, когда начинал мою бессвязную историю, что именно это кажется мне самым вероятным.) Я обсудил эту возможность с Кабачком и остальными перед тем, как они покинули Ящерицу, и они согласились, что ее нельзя полностью сбрасывать со счетов. Сейчас я нахожусь в части Синей, очень далекой от Нового Вайрона, и ничего не слышу о Шелке; но и это ничего не значит. Если он находится в сотне лиг к востоку от Гаона и меня — или от Тенеспуска — это бы все объяснило.
Возможно, я еще найду его. Настойчивость и молитва! Не все потеряно, пока я не отказался от поисков.
Последние несколько дней я был очень занят; в конце концов мне пришлось отослать всех тех, кто хотел поговорить со мной или хотел сделать это снова, сказав им, что я нуждаюсь в отдыхе и молитве (достаточно правдиво) и что мои подчиненные выслушают их протесты, взвесят их доказательства и решат их вопросы. В свою очередь я сказал своим подчиненным, что доверяю их суждениям (которые не совсем ложны) и поддержу их решения, пока они не играют в фаворитов и не берут взяток.
Сказав все это и ясно дав понять, что я не шучу, я удалился в эту приятную комнату, закрыл дверь и запер ее на засов. И вот я сижу здесь, окруженный благоговейной тишиной, помолившись, прочитав этот бессвязный рассказ о начале моих приключений, и снова помолившись. Время от времени я хожу взад и вперед, ударяя кулаком по ладони и давая пищу и свежую воду своему питомцу, на случай, если он вернется, хотя он больше не сидит на своем насесте.
Я был ошеломлен, когда обнаружил, что этот отчет совершенно бесполезен. Он не говорит ничего обо мне (или о Крапиве, мальчиках и даже о патере Шелке), чего бы я уже не знал. В нем нет никаких планов возвращения домой, хотя именно на этом я должен сосредоточиться. Впрочем, какие могут быть планы при таких обстоятельствах?
Я должен под каким-нибудь предлогом освободиться от этих красивых, великодушных и беспечных людей и раздобыть быструю лошадь. Возможно, какое-нибудь другое животное, хотя, я думаю, лошадь была бы лучше. Я должен бежать с достаточным количеством карт — или с этими новыми прямоугольниками из золота, которые мы иногда используем здесь вместо карт, — чтобы купить небольшое, но мореходное судно, когда я достигну побережья. После этого все будет в руках Внешнего и богов погоды Синей — возможно, той чудовищной богини, которую Саргасс называла Матерью.
Это и есть мой план. При таких обстоятельствах разве я могу планировать что-то большее? Самое ужасное, что эти люди очень сильно нуждаются в ком-то вроде меня, и я, в некотором смысле, ответственен за собственное похищение.
Как и они. Они сделали меня своим правителем, как номинально, так и практически по существу, и я принял эту должность. Я, у которого есть только одна жена, по которой я отчаянно тоскую, теперь обладаю еще пятнадцатью — все достаточно молодые, чтобы быть моими дочерьми. Пятнадцать грациозных и очаровательных девушек, которым я иногда позволяю в качестве особого одолжения петь и играть для меня, пока я сижу, мечтая о доме.
Нет, не о Старом Вайроне, хотя я всю жизнь называл «домом» именно Старый Вайрон. Мечтая о бревенчатом доме у подножия Тора, который мы построили, когда были молоды, о спальном шатре из ободранных и засаленных шкур зеленого оленя на берегу и о нетерпеливых объяснениях процесса изготовления бумаги, сделанных для Крапивы и — иногда — для ветра. Мечтая о Ящерице, о бурлящей воде и стучащих молотках моей фабрики, о размеренном лязге большой шестерни, о подъеме нагруженной проволочной сетки и о золотом сиянии Короткого солнца, погружающегося в море за забитым первоклассным хвойным деревом Заливом Хвоста.
Когда-то я планировал напечатать нашу книгу на сделанной нами бумаге. Но я уже писал об этом. Что толку было бы — или могло бы быть — в том, чтобы писать об этом еще раз?
Глава третья
СИВИЛЛА И КОЛДУНЬЯ
Тот Кабачок, которого я знал в детстве, был дородным, в хорошем смысле слова, толстым человеком, его объемистое тело обещало силу и придавало ему определенный командный вид. Он уже плохо держался на ногах и передвигался, хромая (как когда-то Шелк), при помощи трости; его лицо покрыли морщины, а оставшиеся волосы побелели. И все же я мог сказать ему, совершенно искренне, что он почти не изменился с тех пор, как мы вместе сражались с Тривигаунтом в туннелях. Он все еще был толстым, хотя и несколько менее энергичным, чем когда-то, и еще более властным.
Он был тем же самым человеком.
— Мне не нужно ничего говорить тебе, — сказал он. — Я знаю тебя, Рог, и знаю, что ты сделаешь все, что в твоих силах. Это все, что мне нужно знать. Но, может быть, тебе нужно поговорить со мной. Если есть что-то, что я могу тебе сказать, я скажу. Если тебе что-то надо, я тебе это предоставлю, если смогу, или найду того, у кого оно есть.
Я сказал ему, что приехал сюда главным образом за провизией и чтобы узнать дорогу, что мне пришлось оставить большую часть еды, которая у нас была, с моей семьей; и я напомнил ему, что он обещал попытаться найти кого-то, кто был в Паджароку и мог бы предоставить информацию из первых рук о лучших маршрутах.
