— Да, теперь я вспомнил. Главный компьютер теряет контроль над солнцем, и Пас пытается выгнать вас всех.
Пижма кивнула:
— Так говорят авгуры.
— Валяй дальше, кореш.
— Как скажешь. Новый Вайрон стал больше — я не буду называть его большим городом, но это было бы лишь небольшим преувеличением. Конечно, приехали и другие, и некоторые присоединились к нам, поселившись в Новом Вайроне или работая на его территории, занимаясь рыбной ловлей или рубя лес. Некоторые из них были из самого Вайрона, некоторые из Лимны и других городков, без сомнения, включая этот, а некоторые из иностранных городов. Когда высаживается группа из иностранного города, им не разрешается основывать свой собственный город там, где они высадились, по причинам, которые должны быть очевидны. Они должны либо присоединиться к нам в Новом Вайроне, либо покинуть нашу территорию. Большинство предпочитают объединиться с нами.
— Я понимаю, — сказал Гончая.
— Некоторые, к сожалению, вынуждены оставаться и работать на нас, их покупают и продают, как скот; во всяком случае, они тоже увеличивают наше население. Как и следовало ожидать, есть и естественный прирост населения. У нас с Крапивой трое сыновей, и наша семья не считается большой. Семьи с восемью или десятью детьми отнюдь не редкость.
— Ты х'ищешь быка по х'имени Шелк, кореш.
— Да, и это самый важный момент, по которому мне нужна информация. Его могут звать кальде Шелком или патерой Шелком. Кто-нибудь из вас может сказать мне, где его найти?
Гончая и Пижма покачали головами.
— Видите ли, в Новом Вайроне все не так, как нам хотелось бы. Богатые борются друг с другом, каждый собирает таких последователей, каких только может, и надеется править через год или два. Сильнее любого из них толпа, те из нас, кто не признает никакого правления, кроме своего собственного, и не желает ни справедливости, ни мира.
— Похоже на сам Вайрон, — сказал Гончая. — Ты уверен, что говоришь не о нем?
— Да. Я не был в Вайроне уже двадцать лет, и мне очень жаль слышать, что дела обстоят именно так. Поскольку ни ты, ни твоя жена не можете сказать мне, где я могу найти патеру Шелка, я полагаю, что он больше не возглавляет ваше правительство.
— Это было много лет назад, — сказала Пижма.
— Понимаю. — Он помолчал, помешал суп и выудил для Орева кусочек капусты. — Мы надеялись, что он может нам помочь, — и сделает это. Вот почему я пришел.
— С Синей? — спросил Гончая.
— Да, хотя и не прямо. В прежние времена я хорошо знал кальде Шелка.
Пижма вытащила пачку разноцветных лоскутков из одного из карманов передника:
— Платки! Я принесла платки и забыла отдать их тебе.
Он взял один и вытер глаза:
— Мне очень жаль. Это детская слабость, о которой я очень сожалею. Я снова вспомнил о том, как уходил и в последний раз видел Шелка. Шел снег. Одна из тех коротких зим, о которых мы говорили, и я видел только половину ее. Половину или меньше. Шелк ушел в снег, а мы с Крапивой спустились в туннели. Я был очень возбужден и чувствовал, что мы делаем что-то ужасно смелое, и что мы делаем то, чего хочет Шелк.
И я уверен, что так оно и было. Я знаю, что было. И мы собирались отправиться в чудесный новый виток; мы сделали это, но когда я вспоминаю те дни, когда я жил с матерью и отцом, с сестрами и братьями, и все мы знали патеру Шелка, я называю их добрыми старыми днями. Теперь это кажется таким печальным. Как молоды мы были!
— Бедн Шелк!
— Не совсем так, Орев. — Он улыбнулся сквозь слезы. — У меня была хорошая жизнь, которая еще не закончилась. Я любил замечательную женщину и очень красивую женщину, и меня любили. Не многие мужчины могут так сказать.
— Валяй дальше свою историю, кореш.
— Очень хорошо. Мы с Крапивой построили дом на Ящерице, подальше от воровства и перестрелок. Мы были бедны, если хотите, и все же были счастливы, хотя временами нам не хватало еды. — Вспомнив о необходимости поесть, он зачерпнул ложкой суп и попробовал его. — Это действительно превосходно. Я голоден, без сомнения, и это всегда помогает. Но суп превосходен по любым меркам.
Пижма слегка поклонилась, не вставая, ее длинные черные волосы блестели в свете свечи.
— Мы жили там довольно неплохо и воспитывали наших сыновей. Однажды к нам пришли пятеро главных граждан города. Они говорили о положении в городе и о неурожаях — особенно о кукурузе, потому что в тот год она практически не взошла. По правде говоря, я и представить себе не мог, к чему они клонят. И Крапива, я уверен. В прошлом они никогда не обращали внимания на наше мнение и, если им нужен был наш совет, то я, по крайней мере, мало что мог им дать. Там был Кабачок, который был одним из наших предводителей с самого начала, Его Преосвященство патера Прилипала и еще трое. Я мог бы назвать и описать остальных, но для вас это ничего не значит.
Им предложили отправить кого-то в этот Виток длинного солнца, или они так думали. Конечно, наш собственный посадочный модуль сделал бы это возможным и даже легким, если бы только не был лишен почти всего, что позволяло ему летать, в тот момент, когда он приземлился; но его разграбили, и его нельзя было починить. Шелк был нашим лидером, пока мы не вошли в туннели. Я должен был сказать это раньше.
— Хорош Шелк!
Он кивнул с серьезным лицом:
— Так оно и было. Он был величайшим человеком из всех, кого я знал, и самым лучшим. Говорят, что не многие великие люди бывают хорошими людьми; но Шелк был хорошим человеком и умел заставить даже плохих людей любить его и доверять ему, чего я никогда не видел ни в одном другом человеке.
Бросив робкий взгляд на мужа, Пижма решилась:
— Хотела бы я с ним познакомиться.
— Я тоже хочу, чтобы ты с ним познакомилась. Как я уже сказал, я знал его, и это было одним из главных событий моей жизни. Мы с Крапивой даже написали о нем книгу. — Он отхлебнул еще супа. — Когда мы уходили, он был кальде Вайрона. Вы можете рассказать мне, что произошло дальше?
— Не в деталях, — ответил Гончая. — Он был вынужден покинуть свой пост. Как бы мне хотелось, чтобы мой отец был жив и рассказал тебе об этом. Он знал об этом больше, чем мы с Пижмой.
— Мы тогда были детьми, — сказала она. — Это было... я не знаю. Десять лет назад? Или двенадцать? Что-то вроде этого.
Гончая кивнул:
— Он хотел, чтобы все сели на посадочные аппараты, и сам хотел туда попасть, по крайней мере, так он сказал. Он постоянно говорил людям, что они должны уйти, и забирал карты из обращения. Это никому не нравилось. Были протесты и беспорядки, много неприятностей. Я знаю, многие хотели, чтобы его арестовали и судили, но я не думаю, что дело дошло до этого. В конце концов, он был авгуром.
— Он был женат, — возразила Пижма. — Мама все еще говорит об этом. Ей это не нравится.
