У меня было искушение опустить следующее наблюдение, и я уже продолжил мой отчет дальше; но, уместно ли оно здесь или нет, я расскажу тебе нечто очень странное. На обратном пути в лагерь Он-загонять-овца и его сын часто с большим трудом продирались сквозь заросли кустарника, которые мне так мешали. Мне, который был выше любого из них и нес на плече массивное бедро (оно, наверно, весило столько же, сколько близнецы), должно было быть по крайней мере так же неудобно из-за угловатых, искривленных ветром деревьев.
Но нет. На моем лице и руках, которые уже были покрыты множеством царапин от их веток, не появилось ни одной новой. Хотя ляжку, которую я нес, время от времени задевали листья, она ни разу не застряла в ветках, даже на мгновение. Я не могу этого объяснить. Ветки, конечно, не отшатывались от меня. К тому времени, как мы закончили снимать шкуру с ломбыка, небо уже посерело, и я, конечно, увидел бы и услышал бы, если бы они это делали. Могу только сказать, что, независимо от того, в каком направлении я смотрел, я мог видеть ясный путь для меня и моей ноши. И когда я шел вперед, всегда оказывалось, что я иду по нему без каких-либо помех.
Мы добрались до лагеря на рассвете. Она-собирать-ягода с криком вскочила и разбудила свою больную дочь и Саргасс, которые, казалось, не были против. Мы ели, и хотя все мы ели очень много, я уверен, что съел больше всех, так много, что Он-загонять-овца открыто выразил свое удивление и восхищение. Даже дочь, которая была так больна накануне вечером, съела столько, сколько могло поместиться на одной из наших больших обеденных тарелок на Ящерице.
Потом Она-собирать-ягода показала нам, что закоптит остальное, сделав из зеленых веточек что-то вроде подставки для тонких полосок мяса. Мы договорились, что Он-загонять-овца и его сын помогут нам с Саргасс и отнесут на баркас столько мяса, сколько смогут унести. В ответ они получат шкуру (которую Она-собирать-ягода уже выскребала к тому времени, как мы покинули их лагерь) и остатки ломбыка.
В сопровождении Бэбби мы вчетвером вернулись к туше, нарезали кучу мяса и направились через кустарник к морю, выйдя на берег всего в нескольких шагах от баркаса. Крайт был на борту и приветствовал наше прибытие с недобрым сарказмом, дразня Саргасс и меня за то, что мы были такими же кровавыми, как инхуми, и безудержно смеясь над своими собственными остротами. Крапива, до того, как мы поняли, что патера Квезаль был инхуму, я бы подумал, что чувство юмора — исключительно человеческое свойство. Общение с Крайтом заставило меня не раз пожалеть, что это не так; у него было чрезмерно развитое чувство юмора, и такое уродливое, какого я никогда не встречал во всех своих путешествиях. С тех пор я узнал, что Соседи, которые обращались со мной так торжественно в тот вечер, печально известны тем же самым.
После того, как Он-загонять-овца и его сын помогли нам спустить баркас обратно на воду и перенесли на него мясо, которое они принесли и вымыли в море, он отвел меня в сторону. Кивком головы указав на Крайта, он сказал мне: «Нет любить», и я признался, что он мне тоже не нравится.
— Ты побить, Рог?
Я отрицательно покачал головой.
— Большой удар, — посоветовал он мне. Потом спросил: — Ты говорить Сосед?
Я кивнул.
— Что сказать?
Я задумался. Ни другой Рог, ни другие Соседи никогда не просили меня сохранить наш разговор в тайне и не потребовали от меня никаких клятв.
— Мы поменяли кровь, — сказал я. — Я, — я коснулся своей груди, — за тебя, за всех остальных мужчин, за всех женщин и за всех детей. Сосед — за всех Соседей.
Он-загонять-овца пристально посмотрел на меня.
— Поскольку я говорил за тебя, я могу сказать тебе, о чем мы говорили. Мы договорились, что там, где есть люди, могут появляться и Соседи. — Я махнул рукой в сторону горизонта, показывая (надеюсь), что имею в виду весь виток. — Они могут навещать нас с миром и дружбой.
— Большой добро! — Он с энтузиазмом кивнул.
— Я тоже так думаю, — сказал я ему. — Действительно думаю.
Когда мы подняли паруса, он и его сын помахали нам на прощание с берега, и, когда мы так далеко вышли в открытое море, что я уже не мог отличить одного от другого, я все еще слышал, как они кричали:
— Ты убить ломбык, Рог!
Я думал закончить эту часть моего отчета словами, которые ты только что прочитала, дорогая Крапива, последними словами, которые я написал вчера вечером; но здесь есть еще кое-что, и здесь это будет более уместно, чем где-либо еще.
Когда мы оставили Он-загонять-овца и его сына на берегу, я подумал, что мы никогда больше их не увидим. Но это оказалось не так. Отдавая им должное, я должен сказать тебе здесь, — поскольку не сделал этого прошлым вечером, — что, когда мы вернулись к туше ломбыка, меня поразили его рога, все четыре длиннее лезвий мечей, острые, с черными кончиками, изящно волнистые и жестоко изогнутые. Осмотрев их и полюбовавшись ими, я спросил у Он-загонять-овца, что он собирается с ними делать, и он объяснил мне все многочисленные способы применения рога, все то, что я должен был бы узнать давным-давно, так как я назван в честь этого материала.
Меня, Крайта и Бэбби было более чем достаточно, чтобы работать на баркасе под легким ветром, который не усилился даже тогда, когда мы были далеко в море, поэтому Саргасс решила закоптить столько мяса, сколько могла. Она подготовилась к этой задаче, срезав хороший запас зеленых побегов перед тем, как мы вышли в море; сейчас она подрезала их и соединяла одной рукой так же ловко, как Она-собирать-ягода двумя, но наши дрова скоро иссякли. В результате мы с Крайтом снова сошли на берег прежде, чем обогнули мыс большой песчаной косы, которую я назвал Землей Огней, и собрали еще.
(Кажется, именно тогда я снова попытался рубить дерево ножом Сухожилия, после чего раз и навсегда решил, что при первой же возможности приобрету топор, топорик или, по крайней мере, нож побольше и потяжелее, если топора или топорика не будет.)
К тому времени, когда мы собрали столько сухого дерева, сколько смогли найти, не заходя далеко вглубь острова, и погрузили его в баркас, пробираясь вброд со связками, которые держали подальше от воды, Короткое солнце уже скрылось за далекими вершинами, и даже Крайт (который почти ничего не делал) сказал, что устал. Мы с Саргасс были близки к изнеможению.
На этом самом открытом участке берега не было ни хорошей якорной стоянки, ни подходящего места для высадки на берег, но я решил остаться там до утра. Поскольку погода была хорошей и даже тогда не представляла реальной угрозы, я решил, что так менее опасно, чем плыть ночью вдоль неизвестного берега. Я отвел Крайта в сторону и предупредил его, что Он-загонять-овца и его сын подозревают его, о чем, как я полагаю, он уже знал, и предложил ему отправиться в другое место, если он намеревается поохотиться. Он ответил, что вряд ли сможет использовать охоту, чтобы оправдать свое отсутствие перед Саргасс, как это было раньше, — у нас было гораздо больше мяса, чем нужно. Я знаю, как ты относишься к инхуми, Крапива, и почему. Если бы ты заглядывала мне через плечо, когда я пишу эти строки, ты бы самым решительным образом заявила, что никто не должен шутить с такими существами; и, конечно, связь, которая должна была вырасти между Крайтом и мной в посадочном аппарате, еще даже не начала формироваться. Но я все еще был благодарен ему за то, что он спас меня, и поэтому предложил сказать Саргасс, что он охотится за салфетками. Он рассмеялся и ушел, вселив в меня уверенность, что в эту ночь он останется с нами на баркасе.
