Когда Лукаш увел сына, я почувствовала себя ужасно одинокой.
— Госпожа Верден, мы вас подвезем, садитесь! — крикнула Регина.
За зданием вокзала стоял автомобиль Роберваля с черноусым шофером за рулем. На сиденье за ним хмурилась Алисия.
Роберваль пристально следил за моими колебаниями, но сам приглашения не повторил.
— Спасибо, Регина, я хочу пройтись, — улыбнулась я. — Вечер чудесный. Подышу воздухом и разомну ноги.
— Пройдусь с вами. Провожу, — вдруг сказал Роберваль, выбрался из автомобиля, с шумом захлопнул дверцу и махнул шоферу: «Трогай».
Автомобиль уехал, и мы с Робервалем остались одни.
Неторопливо двинулись по улицам Крипвуда. Стоял тихий вечер, на удивление теплый и золотой, немного грустный, как все осенние вечера. Над крышами висел тонюсенький месяц, изредка проходил торопящийся домой горожанин, и снова улицы пустели.
Я устала за день до изнеможения. Болела спина, онемели ноги, даже разговаривать не было сил. Хотелось идти не спеша и молчать, вдыхать пряный запах палых листьев — теперь их было полно под ногами.
Корнелиус тоже молчал. В его молчании мне чудилась враждебность. Я поглядывала на его профиль и думала о внезапном переломе его настроения. Его как будто подменили после того письма; он стал прежним Робервалем, отчужденным, холодным, с мертвыми глазами.
— Завтра выходной день. Как вы его проведете? — спросила я, решив нарушить тишину. Она начала мне не нравиться.
— За делами, — коротко ответил он.
— Горожане опять пойдут на вокзал, — улыбнулась я. — Снова проедет Северо-западный экспресс. А значит, будет маленький спектакль длиной в сорок минут. В главной роли — пассажиры первого класса и кондукторы. Дети меня позвали.
— Вы пойдете?
— Нет, — я помотала головой.
— Почему?
— У меня тоже дел полно.
— Только эта причина?
— Ну да, — насторожилась я.
— Или вы боитесь, что вас могут увидеть проезжающие знакомые из столицы? И доложить вашему дяде, где вы скрываетесь?
* * *
Я даже не сразу осознала, что он сказал. Но в следующий же миг противный холодок кольнул сердце, в ушах зашумела кровь.
Я споткнулась и посмотрела на Корнелиуса. Он выпрямился, широко расставив ноги и засунув руки в карманы пальто. Наклонил голову, и его взгляд стал... совсем плохим.
— Какому дяде? — сказала я чужим, слишком высоким голосом.
— Господину Эбнеру Ханту, финансисту, которого вы обчистили. Или боитесь, что доложат вашему жениху Андреасу Красту, которому вы натянули нос?
Моя рука обхватила горло, голова закружилась, каменные стены домов переулка, где стояли, качнулись.
— Вот, значит, что было в том письме, — теперь мой голос, напротив, стал низким и хриплым. — Вам написали обо мне из столицы. Кто написал? Почему? И почему вы обвиняете меня в том, чего я никогда не делала?
Роберваль рассматривал меня с холодным интересом, как охотник тушку лисы, с которой он собирается содрать шкуру и примеряется, как лучше начать.
— Ваше появление в Крипвуде было странным. Много непонятного. Естественно, я решил навести справки. В надежных источниках. Написал знакомому — он работает в сыскном бюро Барта Биркентона. Поэтому, как видите, получил достоверную информацию, которую собрал специалист. Я жду объяснений, госпожа Верден. Точнее, госпожа Хант — это ведь ваша настоящая фамилия?
— Верден. У моей матери была двойная фамилия. У меня тоже. Я предпочитаю «Верден». Мой дядя везде представлял меня как «Хант». А ваш сыскарь-специалист не может таковым называться. Потому что все было не так.
— Ну конечно, не так, — он зловеще усмехнулся. — Других слов я и не ждал. Вы слабая Одаренная. Дефектив. Вам пришлось заплатить за обучение в академии. Это тоже не так?
— Так. Это преступление? Я училась наравне со всеми, хоть и не на деньги государства.
— Накануне свадьбы вы разорвали помолвку. Причину мой знакомый не выяснил, но узнал, что вас спешно отправили в лечебницу святого Модеста. А ваш жених всюду рассказывал, что горько обманулся в вас. Из клиники вы сбежали. Затем, сговорившись с горничной, прокрались в кабинет дяди, вытащили документы и крупную сумму из сейфа. Вы воспользовались вашим даром и отвели камердинеру глаза. Сотворили иллюзию пожара. Вот это уже настоящее преступление.
— Я забрала свои документы и свои деньги!
— До двадцатипятилетия деньги вам не принадлежат. Вы использовали дар для неблаговидных целей. Дядя вполне может отдать вас под суд, и вас лишат лицензии. Почему вас заперли в клинике? По той же причине, по какой я отправил туда свою жену? Почему ваша свадьба расстроилась? Ваш жених не захотел связывать жизнь с женщиной, которая пристрастилась к опасному зелью, чтобы повысить способности Одаренной?
— Нет!
Он допрашивал меня, как учитель провинившегося ученика. Нет: как дознаватель преступника. И губы его кривились от отвращения.
— Омерзительно! Вы залезли в мою жизнь. Шпионили. Не скрою: я тоже пыталась узнать о вас больше. Но только то, что было в открытых источниках. А вы... обратились к сыщикам!
— Вы не в том положении, чтобы обвинять. Как вы получили свидетельство учительницы? Купили, потратив на фальшивку украденные у дяди деньги?
— Ничего подобного! Я три месяца жила в столице и посещала курсы. Свидетельство подлинное. Разве ваш сыщик этого не узнал?
— Узнал, что курсы не посещала ни Эрика Верден, ни Эрика Хант.
— В списках я была под другим именем. Куратор курсов — родственник моей подруги — вошел в мое положение и не разглашал информации о том, кто я. Но свидетельство мне выдали на настоящее имя.
— Ловкое объяснение.
— Вы разве не разнюхали, с каким диагнозом меня держали в клинике?
— Нет. В вашей карте лишь общие формулировки. Руководство клиники тщательно хранит тайны своих пациентов.
— Вам стоило покопаться поглубже, раз уж взялись! Я разорвала помолвку, потому что Андреас изменил мне накануне свадьбы. А дядя упрятал в сумасшедший дом, потому что хотел добиться послушания. Я никогда в жизни не пробовала зелья из «волшебных грибов»! Я довольна своим мизерным даром и не хочу большего!
Он молчал.
— Что вы теперь сделаете? Выдадите меня дяде?
— Зачем мне это? Хотя он искал вас. Хант тоже обратился в агентство Биркентона, но через день отказался от их услуг. Заявил, что не желает полоскать грязное белье, и что ему стыдно за вас. Возможно, он умыл руки. Но я хочу лишь узнать правду.
— Теперь вы ее знаете!
— Почему я должен вам верить? Зачем вы явились в наш город, Эрика? Только лишь потому, что скрываетесь от дяди? Мне это не кажется убедительной причиной. Вы могли договориться с вашими родственниками, если дела обстоят так, как вы утверждаете.
