Я полагаю, что в людях содержатся именно такие предсказательные механизмы. Мы постоянно приписываем друг другу тонкую субстанцию C, осознание предметов, некую силу или сущность, которая невидима и может течь, словно жидкость. Она исходит из человека, ей свойственно истекать из его глаз по прямой. Эта субстанция, или сущность, входит в контакт с предметами окружающей среды. У нее есть энергия или подобное воле свойство – в том плане, что она дает людям ресурсы делать поведенческий выбор и таким образом воздействовать на мир. Мы не всегда способны осознать, что сами строим эту причудливую модель внимания. Она возникает автоматически, создавая у нас удивительное впечатление, что мы можем воспринимать сознание других людей, исходящее из них. И все мы это делаем потому, что эволюция нашла практичное решение важной проблемы – предсказания поведения других.
Моя лаборатория недавно провела забавный эксперимент
[103]. Его участники видели на мониторе изображение бумажного цилиндра, вертикально стоящего на столе. Их просили представить себе, что цилиндр постепенно наклоняется, и прикинуть, при каком угле наклона он упадет. Угол нужно было оценить, используя стрелки на клавиатуре. Проба за пробой, мы предъявляли цилиндры разной высоты и ширины. Иногда участникам предлагали представить наклон влево, иногда вправо. Люди неплохо справлялись с этим заданием, их оценки были вполне правдоподобны с физической точки зрения.
Одновременно с цилиндрами в каждой пробе на экране присутствовало изображение лица в профиль. Мы не давали участникам никаких комментариев по его поводу, оно просто висело на удалении либо в левой, либо в правой части экрана и “глядело” на бумажный цилиндр. Когда после эксперимента мы спрашивали участников о том, зачем оно там было, они предлагали самые разные объяснения, но никто не догадался о настоящей цели эксперимента. Большинство считало, что лицо никак не повлияло на выполнение экспериментальной задачи. Тем не менее оно внесло свой небольшой вклад. Участники словно бы воспринимали взгляд как луч энергии, исходящий из глаза, направленный на цилиндр и влияющий на угол наклона, при котором тот упадет. Когда цилиндр наклонялся по направлению к лицу, луч из глаза будто подпирал его, и, по оценкам участников, цилиндр можно было наклонить чуть сильнее, прежде чем он упадет. Когда цилиндр наклонялся от лица, луч из глаза будто подталкивал его, и испытуемые оценивали, что он упадет быстрее при меньшем угле наклона. Но эффект пропадал, если у лица на экране глаза были завязаны. Предполагаемый критический угол наклона оставался неизменным независимо от того, куда клонился цилиндр – к лицу или от лица с завязанными глазами, – повязка будто бы останавливала луч из глаза и его воздействие.
По воздействию луча на кренящийся бумажный цилиндр мы даже смогли вычислить значение его воображаемой силы. Величина совсем небольшая, способная лишь слегка подтолкнуть цилиндр: около одной сотой ньютона. Для сравнения – это чуть меньше, чем сила, с которой при нормальном земном притяжении воздействует на вашу ладонь лежащая на ней изюминка. Такая ее “скромность” была, конечно, ожидаема. Если бы люди воспринимали исходящую из чужих глаз силу достаточно мощной (скажем, сравнимой с ветром, который может опрокинуть урну с мусором), конфликт между восприятием и реальностью стал бы слишком очевиден и ошибки восприятия сильно мешали бы нам выживать. Но нет – воображаемая сила остается настолько малой, что едва поддается измерению.
Участники нашего эксперимента не осознавали это искажение восприятия, которое зато проявилось в результатах. В анкете, заполняемой после исследования, они настаивали, что лицо никак не повлияло на их оценки угла наклона. На всякий случай мы спрашивали их также о том, как, по их мнению, работает зрение: это что-то исходящее из глаз или что-то входящее в них? Около 5 % испытуемых не очень разбирались в предмете и написали, что исходящее. Остальные верно указали, что механизм зрения связан с попаданием света в глаза. И, несмотря на это, безотчетно все они будто воспринимали открытый глаз как источник невидимой субстанции, которая взаимодействует с физическим миром. И не могли иначе. По-моему, мы добрались до субстанции C. Мы наблюдали работу упрощенной модели внимания.
Представление о том, что зрительное внимание может исходить из глаз и физически влиять на предметы окружающего мира, далеко не ново. Это одно из неизбывных убеждений народной мудрости. Оно называется теорией зрительных лучей и берет начало как минимум в древнегреческой философии
[104]. Эта теория просуществовала довольно долго, и ее поддерживали такие знаменитости, как Платон, а позже – римский врач Гален. На рубеже X–XI вв. арабский ученый Ибн аль-Хайсам наконец вывел верные законы оптики и объявил теорию зрительных лучей неверной. Изображение образуется, когда свет входит в глаз по прямым линиям.
Несмотря на окончательное научное решение этого вопроса, народная вера в лучи из глаз не сдается. И через тысячу лет после аль-Хайсама во многих культурах всерьез верят в сглаз и зарабатывают кучу денег на защищающих от него амулетах
[105]. В нашей культуре эту веру олицетворяет Супермен, который обладает рентгеновским зрением, каким-то образом выстреливающим из его глаз и сжигающим предметы. Почти каждый из нас испытывал неприятное ощущение, что тебе в спину смотрят, – как будто луч энергии касается затылка и шеи. В 1898 г. психолог Эдвард Титченер решил, что эти убеждения заслужили своей распространенностью экспериментальную проверку
[106]. В контролируемых тестах он обнаружил, что люди не могут напрямую чувствовать взгляды друг друга – сколь бы сильно им это ни казалось.
Вера в лучи, исходящие из глаз, психологически соблазнительна. Когда мне было лет пять, я сидел на ступеньках крыльца с отцом и смотрел на звезды. Отец спросил, как так получается, что мы видим далекие-предалекие предметы. Вспоминая об этом сегодня, я думаю, что он хотел рассказать про свет из древности, который путешествует в течение миллионов лет, но, боюсь, я сбил его с мысли. Я начал объяснять, что, когда ты смотришь вверх, из твоих глаз выходит такая штука, зрение, и отправляется в небо. Я так и вижу, как ученый в нем сморщился от досады. Не теряя времени, он прямо на месте доходчиво объяснил мне основы оптики. Да, я точно помню момент, когда переключился с теории зрительных лучей – иными словами, эмиссионной теории зрения – на интромиссионную. Возможно, это был поворотный момент для моей будущей жизни ученого, хотя оказывается, что такой поворот проходит каждый человек. Вера в связь зрения с чем-то исходящим из глаз столь интуитивно удобна, столь глубоко заложена в наше понимание активного зрительного восприятия, что дети считают так по умолчанию, согласно открытию психолога Жана Пиаже
[107]. Лишь много позже нас обучают истинной научно достоверной версии.
