Если бы вам хирургически удалили схему внимания, вы бы столкнулись по меньшей мере с тремя нарушениями. Во-первых, вы бы не смогли управлять собственным вниманием. А если вы не в состоянии управлять своим вниманием, то вы абсолютно недееспособны, не можете направлять свои действия последовательным и устойчивым образом на конкретные предметы или цели. Вы беспомощнее, чем зомби из фильмов, которые хоть и хромают, но удерживают свое внимание на том, чтобы убивать людей и есть их мозги. Во-вторых, вы бы не были способны строить социальные модели сознания других людей. Без возможности приписывать сознание другим развалилось бы ваше социальное познание. В-третьих, без необходимого комплекса информации вы бы не могли понимать вопросы, касающиеся сознания, или делать о нем осмысленные утверждения. Традиционный философский зомби может слиться с толпой, но у “зомби схемы внимания” есть серьезные нарушения. Если его кольнуть булавкой, он, может быть, и отреагирует, но в остальном вряд ли станет что-то делать.
В клиническом мире повреждений мозга известен особенно тяжелый и разрушительный синдром – одностороннее пространственное игнорирование (неглект). Его изучают уже почти сто лет
[158]. Повреждение одного из полушарий мозга приводит к утрате осознания предметов и событий с другой стороны тела. Те ключевые элементы, которые, повреждаясь, вызывают этот синдром, есть в обоих полушариях мозга, но нарушения справа обычно вызывают более обширную и постоянную потерю осознания
[159].
Игнорирование – это не слепота. При отсутствии видимости предметы исчезают из поля вашего зрения, но вы не теряете знания о них. Скажем, все мы слепы относительно предметов, находящихся за спиной, но у вас, скорее всего, есть неплохое представление о том, что прямо сейчас находится сзади вас. При игнорировании же предметы, которые попадают в “плохую” половину пространства, попросту исчезают из сознания. Не распознается прикосновение к левой стороне тела. Звук, исходящий слева, или приписывается источнику справа, или вообще не замечается. В особенно тяжелых случаях пациент вообще не осознает, что существует левая половина пространства.
Не будет ничего удивительного в том, что пациент с игнорированием побреется только с одной стороны, попытается одеть половину тела, съест еду с половины тарелки. Если тарелку после этого повернуть, он не поймет, откуда взялась лишняя еда. Когда мы попросим его нарисовать картинку, он нарисует правую ее сторону и не заметит, что половины картинки не хватает. При предложении нарисовать часы он, скорее всего, нарисует полный круг (возможно потому, что сохранил моторную память о круговом движении руки). Но все числа, от 1 до 12, он упихнет в правую его половину и будет думать, что всё сделал правильно
[160].
Когда я учился в аспирантуре, мне довелось пообщаться с одним таким пациентом, зашедшим в нашу лабораторию. Вообще-то мы не занимались клиническими исследованиями, но самый простой тест знали. Мы взяли лист бумаги и нарисовали в разных его местах множество коротких горизонтальных линий. Потом мы положили лист перед пациентом и попросили его зачеркнуть все линии, которые он видел.
Помню, как он засмеялся и сказал: “Опять то же самое!” Он всмотрелся в лист и зачеркнул все линии в его правой половине. Когда мы спросили, уверен ли он, что закончил, он снова взглянул на лист и сказал: “Точно, я несколько пропустил”. И зачеркнул еще пару линий ближе к центру листа, оставив всю левую половину нетронутой. Мы повернули лист так, что лево оказалось справа, и он поразился, как много линий пропустил. Этот тест изумлял его каждый раз. Пациенты с игнорированием знают, что что-то не так, но не могут понять, что именно.
В одном из самых жутких экспериментов с такими пациентами проводили тест на зрительное воображение
[161]. Участников просили представить, что они стоят на северной стороне знакомой им площади, и назвать все здания, которые те смогут вспомнить. Они тут же перечисляли здания, которые оказались бы справа от них. Затем пациентов просили представить, что они стоят на южной стороне той же площади. Тогда они называли “противоположный” набор зданий. Пациенты знали, что отвечают неверно, но не могли понять, откуда берется ошибка. Они даже не могли представить себе левую сторону той площади.
Но информация с игнорируемой левой стороны не исчезает бесследно. В одном особенно печально-выразительном эксперименте
[162] пациентка с игнорированием разглядывала изображение дома, из окна на левой стороне которого вырывались языки пламени. Когда ее попросили описать картинку, пациентка описала обычный дом. Она не осознавала огонь, но сказала, что дом ей не понравился. Что-то было не так, даже если она не могла понять, что именно. Этот эксперимент – всего лишь один из многих, где демонстрируется, что информация с игнорируемой стороны попадает в мозг, обрабатывается и может косвенным образом влиять на поведение. Если уколоть пациента булавкой с игнорируемой стороны, он поморщится и поймет, что случилось что-то неприятное, но не осознает конкретной боли. Если с левой стороны бросить в него мячом, пациент может, сам не понимая почему, пригнуться. При игнорировании половина пространства не стирается, но не осознается, и на нее не получается направить внимание.
В контексте теории схемы внимания простейшее объяснение игнорирования состоит в том, что механизм внимания, в том числе и схема внимания, может быть разделен по крайней мере на два поля – правое и левое. С правой стороны пространства пациент способен оставаться более-менее жизнеспособным в том, что имеет отношение к вниманию, поведению, социальному познанию и утверждению о субъективном сознании. С левой стороны пациент становится зомби схемы внимания.
