— Так что, выходит, у меня нет никакой гарантии? — вот тут у меня и вправду чуть слёзы на глазах не выступили. Спасла снова Оля.
— У тебя и так неплохо получается, — заверила девушка. — Для новичка так часто осознаваться — это очень здорово!
— Ага, когда знаешь, что от этого зависит твоя жизнь, осознаешься. Но ни фига это не здорово, — ответил я.
— Ну, может, при такой необходимости у тебя и связь с телом получится наладить, — Колян скосил глаза на потемневшее окно, за которым мерцали фонари, и встал, чтобы задернуть занавеску. Занавеска оказалась старой и грязноватой, с красными чайниками в горошек. Справа её украшала внушительных размеров дырка, лохматая по краям. — На самом деле ты всегда знаешь, сон это или реальность. Поэтому и во сне действуешь по-другому, например, менее сдержан, можешь дать по морде начальнику. В реале ты понимаешь, что за это будут последствия. Ты знаешь, но не осознаёшь. Чтобы вытащить это знание на поверхность, мы задаём себе вопрос «А не сон ли это?». Сейчас ты уверен, что это не сон. Во сне после такого вопроса придёт знание, что ты спишь. Сложно объяснить. Просто попробуй.
Оля кивнула, успокаивая меня теплым взглядом больших карих глаз, а Вадя, задумчиво почесав пятерней шевелюру, спросил:
— Что есть у тебя во сне такого, чего нет в реале?
— Ведьма! — почти не раздумывая, выпалил я.
— А ещё? Ведьма — это, конечно, хороший якорь, но когда она появляется, обычно уже слишком поздно. — Вадим пристально посмотрел на меня и медленно, как говорят с детьми, пытаясь донести до них сложные вещи, произнёс: — Вспомни, что ещё есть в твоих снах, что отличает их от реала?
— Это может быть состояние, лёгкость, например… — начал было Колян, но Вадя резко цыкнул на него.
— Не мешай! Он должен сам.
Я стал перебирать свои сны, вспоминая ощущение. Спокойное комфортное состояние, есть такое. Спишь ведь под тёплым одеялом, в уши не дует. А в реале всегда эти долбаные сквозняки. Я по привычке прикрыл уши руками, и тут пришла догадка. Музыка! Я чуть не подскочил со стула, и волной нахлынули воспоминания: перед встречей с Фиолетовым и Оранжевым я слушал через наушники «Пилота», на драконе мы летели с ними под Disturbed, ведьма превращалась в исчадие ада на кладбище под Lacrimosa. Даже в последнем сне, кажется, играл какой-то фон.
— Музыка! — закричал я и поднял восторженный взгляд на Вадима. — Музыка играет у меня во снах!
Он слегка удивлённо посмотрел на меня:
— Постоянно?
— Да, иногда громче, иногда тише, фоном.
— Интересно! — восхитился Колян. — На первое время сгодится, потом начнёт сниться, что ты плеер слушаешь, — он кивнул на большие наушники, болтающиеся у меня на шее.
— Не начнёт, я не слушаю плеер, — ответил я и вытащил из кармана неподключенный штекер. Предваряя незаданные вопросы, сразу вывалил объяснения: — У меня с детства хронический отит, уши простудил сильно. Не могу наушники юзать — сразу боли начинаются. А на улице ношу наушники от ветра. Так что плеер мне не приснится. Но зато я очень хорошо помню всё, что слушал, мелодии или слова. Как раз из-за этого. Мне в детстве не давали слушать музыку, особенно тяжёлую. Но, как говорится: если хочешь, чтобы твой ребенок стал фанатом чего-то, запрети ему. Плеера не было, но я целыми днями слушал с колонок. Впрок. Выходил на улицу, а песни у меня в голове играли. Сейчас в реале уже так не получается, но вот во сне постоянно что-то фоном звучит. Это я только сейчас понял.
— Ясно. Да ты сам плеер ходячий, — усмехнулся Вадя. — Музыка играет во сне, надо же! Ну, в какой-то момент ты поймёшь, что она играет в твоей голове, и вырубишь её вместе с внутренним диалогом. Но это произойдет нескоро. К тому времени ты придумаешь другой способ осознаваться. Для якоря отличая тема. Что-то ещё?
— В уши не дует, комфортно, — пробурчал я, готовясь услышать в ответ подколы про свои загоны. Но ошибся.
— Ну, уже неплохо. Остаётся только не забывать отслеживать реал, но теперь ты это понял, я думаю. — Вадим поднялся со стула, разминая колени. — Чайку бы.
— Только это, — я сунул штекер наушников обратно в карман. — Если что, я про уши никому особо не рассказываю. Ну, чтобы люди не считали, что я малость того. Вряд ли вы скажете кому-то из моих знакомых, но на всякий случай.
— Да не вопрос, — отозвался Колян и потянулся, хрустнув суставами. — Вадя, давай пуэр завари, из той партии, что ты недавно привёз.
Я посмотрел на занявшегося приготовлением чая Вадима, а потом — на Олю:
— У всех свои странности, — мягко улыбнулась девушка.
Я облегчённо вздохнул. Может, мои уши действительно что-то психологическое, по крайней мере так считают врачи, по которым меня сначала нехотя таскала мачеха, а потом и Катька, узнав о проблеме. Может, с этим нужно как-то бороться, только медицина и все эти психотерапевты не знают, как. Но здорово, что ребята не стали лезть ко мне с поучениями и лечить мозг. Здорово, что хоть кто-то понимает, что не надо тыкать человека носом в его проблемы, если сам он не просит помочь. А я прошу помочь только с ведьмой.
— Угук! — раздалось за спиной. Затем послышался шорох крыльев, и на шторный карниз уселся Жора. Он наклонил голову и моргнул на меня оранжевыми глазами: — Угу-гу!
Сова Ромы. Я посмотрел на него в ответ и тоже наклонил голову, повторяя жест. Только угукать не стал.
— Ты ему нравишься, — заметил Колян.
Вадим поставил перед нами небольшие чашечки без ручек, наполненные коричневой жидкостью. Я взял одну, и в нос ударил странный аромат, будто землёй пахнуло. Катька такие чаи не пила.
— Забористый пуэрчик! — оценил Вадим. — До утра продержимся.
— Тогда уж кофе бы… — начал было я, но Колян перебил: — Этот чаёк покруче кофе будет. Действие мягче, но дольше. Поверь мастеру, — он кивнул на Вадима.
Здоровяк чуть улыбнулся в ответ на мой вопросительный взгляд:
— Мастер-фломастер.
— Вадим работает в чайном магазине, — пояснила Оля. — И разбирается в сортах.
— Ясно, — ответил я и взглянул на кухонные часы. Фигурные стрелки на пожелтевшем от времени циферблате показывали половину первого. — Если уж у нас есть бодрящий чай и семь часов времени, то, может, вы немного натаскаете меня в теории?
— Спрашивай, — Колян лениво опустил пустую чашку на стол и уставился на меня раскосыми глазами.
— Всё хотел спросить, — начал я, — про локации. Как так получается, что они у всех примерно одинаковые? И главное, про внутренние и внешние сны, в которых люди попадают друг к другу?
Колян сощурился, взял тонкими пальцами печеньку со стола и, разглядывая её, начал объяснять:
— Основные локации — это отражение архетипов, читал на форумах, наверное, что это такое? Так вот, мы все, примерно, живём в одной среде и имеем похожие базовые представления о жизни. Например, станция и поезда — это всегда связано с перемещением, транзитом, тюрьма для нас — место заключения, лаборатория для многих плохое место, потому что в нашем подсознании это противоестественное, страшное и болезненное вмешательство, — Колян улыбнулся. — Хорошо Дениса нет, сейчас бы стал спорить. И для него эта локация действительно выглядит по-другому, он ведь там работает. Дом, школа или место обучения, железная дорога, больница, тюрьма, лес — базовые понятия, которые знакомы каждому и имеют важное значение. Ты ведь программист, да? Тогда объясню так: вот архетипы — это общий код, вбитый в нас с детства. Он взят каждым за основу — но при этом мы, как нейронные сети, учимся, себя дописываем и улучшаем. Поэтому карты немного у всех разные.
