— А он что закончил? Рома, — заинтересовался я.
— МИФИ, — ответил Колян, — с красным дипломом. Это вообще нереально! Я к чему, не приставай к человеку с расспросами и предложениями. Сам видел, какой он, только хуже сделаешь.
— Но при этом сильный сновидящий? — уточнил я.
— Я бы сказал, из-за этого сильный сновидящий, — вздохнул Колян. — Из-за этого тоже. Сны — это ведь уход от реальности, в какой-то степени. Всем нам тот мир нравится больше этого. Ну, может, за исключением тебя, у тебя же ведьма?
— Она самая, — кивнул я и взглянул на часы. — Ну вот, на работу пора выдвигаться.
— Я позвоню тебе вечером, — сказал Колян и поднялся, чтобы проводить меня до двери. — Скажу, где встречаемся.
— А что будем делать? — я неловко повернулся к Коляну в узком коридоре.
— Узнаешь. Ты ведь не особо религиозен?
В свете бледной, доживающей свой век лампочки, его лицо казалось слепленным из причудливых полутеней.
— Да мне всё равно уже, что там будет. Хоть Ктулху призывай! — бросил я, подкладывая палец в задник, чтобы обуть кроссовки. Ложечки у Коляна не водилось.
— Вот и ладненько. А я пока спатеньки. Трудная ночка нам предстоит, — пропел он, затворяя за мной дверь.
— Ночка?!
Мой запоздалый вопрос достался драной обивке Коляновой двери.
Глава 12
Мир говорит
Ночью прошёл дождь. Я посмотрел на блестящие на солнце лужи и вспомнил игру, которую придумал в детстве: наступать в лужу и идти, оставляя мокрые следы на асфальте. Пока их было видно — мне хватало жизней для того, чтобы идти дальше. Когда следы становились едва различимыми, это означало истощение. Жизненных сил оставалось очень мало, и нужно было срочно дойти до следующей лужи — места респавна. Или умрёшь.
Сейчас я смотрел на лужи и думал, что они как мои сны: неглубокие, а идти от одной до другой очень далеко.
— О, Андрюха! — Макс взглянул на часы. — Сегодня раньше обычного. Но всё равно попался!
— Привет, — я зевнул и уставился на коллегу, лицо которого сияло от радости. — Попался кому?
— А мы тут договорились с Данилычем, кто пойдёт сегодня сала… Тёму с бухгалтерией знакомить!
— И кто же это? — я привалился к дверному косяку и посмотрел на взъерошенного новичка в наглаженной рубашке, а потом на хитро прищурившегося Макса.
— Тот, кто позже всех сегодня придёт! — выдал он.
Я покосился на пустующий стол Бориса, и Макс перехватил мой взгляд:
— Болеет до сих пор. Видимо, весенний вирусняк всё-таки подкосил. Вообще первый раз, наверное, за всё время. Не припомню, чтобы Борода хоть когда-то болел.
Кивнув, я плюхнулся за комп:
— А что там у нас с бухгалтерией? Напомни?
— Ну ты склероз! — удивился Макс. — Компы им новые завезли в количестве пяти штук. Установить необходимые проги, дрова, подключить принтеры, сканеры.
— А, ну да, — покивал я, присматриваясь к банке с кофе, которая манила красным боком из чайного уголка.
— Вообще-то, они ждут уже, — не отставал Макс.
— Ну ладно, — я вспомнил, что в прошлом квартале Данилыч разорился на кофе-машину, и стоит она как раз в бухгалтерии. — Тёма, пойдём!
Бухгалтерия располагалась этажом выше и была исключительно женской обителью. В коридоре витал запах духов, лака для волос и кофе…
— Тёма, ты обжималку взял?
— Чего? — уставился на меня Салага.
— Машинку обжимающую, оранжевую такую.
— А зачем она? Новые компы к старым же кабелям подключать.
Я наклонился к Салаге и шепотом, будто доверяю ему секрет, сообщил:
— Это бухгалтерия, здесь всё может быть. Запомни это, потому что тебе как младшему придётся стать здесь частым гостем. В прошлый раз они делали перестановку и отрезали кабель, потому что не знали, как вынуть. А потом нам звонили и просили подключить интернет, — последнюю фразу я постарался произнести зловещим тоном. — Понял, с чем придётся иметь дело?
— Ну надо же! — вытаращился на меня Салага. — Сейчас схожу возьму.
Он хлопнул дверью, а я направился к Ларисе Васильевне, главному бухгалтеру, ведь кофемашина стояла в её кабинете. После нечаянного форматирования жёсткого диска мы с пышной бухгалтершей были в хороших отношениях. Уж на кофе точно можно было рассчитывать.
Я постучал в приоткрытую дверь и медленно вошёл. В кресле за заваленным документами столом сидела она. В том самом ярко-розовом платье и с высокой причёской, уложенной светлыми локонами.
— Войдите! — притворно строгим голосом крикнула ведьма и поправила пальцем несуществующие очки.
Я зажмурился и помотал головой: наваждение не исчезло. Если я успел уснуть, то когда? Из радио в кабинете доносилась музыка, какая-то попса, что любят слушать в бухгалтерии. Кондиционер был отключен, что само по себе нонсенс для тучной хозяйки кабинета, которой всегда душно. Это должен быть сон. Я посмотрел на руки.
— Что, думал от меня отделаться, Андрюша? — спросила ведьма, вставая. В длинных пальцах с ярко-розовыми ногтями она вертела крюк. — Сколько ночей ты можешь продержаться? Одну? Две? Или ни одной?
Я застыл у двери. Это по всем признакам был сон, но что-то внутри меня не хотело с этим соглашаться. Нужно было скастовать фаербол, запустить его ведьме в лицо и бежать, хлопнув дверью. А лучше проснуться. Но я продолжал стоять, словно раздвоившись: часть меня утверждала, что я сплю, вторая часть была уверена, что это реал. Я нашёл между ними компромисс и, схватив первое, что подвернулось под руку, а именно пачку бумаги, с диким криком кинул её в ведьму.
Та разразилась не менее диким визгом и превратилась в Верочку, зама главбуха. Верочка и вправду была блондинкой в розовом платье, но не такого едкого оттенка, как у ведьмы.
Твою мать! По спине пробежал холодок. Что ж я наделал-то! Как эта ведьма ухитрилась мне в реале примерещиться?
Верочка спряталась за спинку кресла и испуганно смотрела оттуда большими глазами. Когда я сделал шаг вперёд, пытаясь улыбнуться и прокручивая в голове варианты, как свести всё к шутке, она снова истошно завизжала.
На крик сбежался, наверно, весь бухгалтерский состав. В приоткрытую дверь вошли Жанна и Вика, наши кадровички. Вика сжимала в руке тяжёлую стеклянную вазу, прихваченную, видимо, для обороны. Судя по большим каплям воды на стенках, девушка только что выкинула из неё цветы. Я смотрел на эти капли, на Вику и Жанну, на тех, кто стоял за их спинами, не решаясь войти. Хотелось провалиться под землю, или, на худой конец, спрятаться за кресло. Но это место было уже занято Верочкой.
Так же стыдно мне было, наверное, только один раз в жизни. Когда в школе на утреннике я на спор прочитал со сцены матерный стишок. Идея казалась прикольной до того, как вокруг повисла тишина, а отец, который был в зале, не поленился подняться на сцену и вывести меня оттуда за шкирку.
