Орнелла даже обернулась:
– Матвей, ты говоришь, как революционер с Вердума.
– Дай-ка угадаю! Хотя война и разорвала торговые связи, но в каждом отделении Форендлера резко вырос спрос на боевые магические товары?
– Именно так…
– Почему ты попала в бордель?
– Я была простым секретарём в Химмельском отделении Форендлер, который был в свою очередь подразделением Гофратской ветки…
– Я понял, у них всё сложно.
– Война началась с того, что Номас ввёл войска на Спорные Территории. Гувернюр Химмельблю, конечно, не стерпел этого. Но официально войну не объявил. Последней каплей стало одностороннее решение о создании Форвирр-Драйденского союза. В тот же день Гувернюр объявил войну и Драйдену, и Форвирру, и Номасу. Я попыталась выехать из города, но меня поймали вместе с остальными беженцами. Признав во мне номасийку, отдали в бордель, хотя по закону я не была захвачена на вражеской территории.
– А Гофрат почему вступил в войну?
– Оказалось, что ещё десять семилуний назад Гофрат и Номас заключили тайный пакт о поддержке друг друга во время войны.
– Словом, весь мир готовился напасть на Химмельблю.
Орнелла тряхнула головой, в такт лошади:
– Раньше бы я сказала, что они это заслужили.
– А теперь?
– Я попала в самый центр этой войны и поняла, что простым гражданам она не нужна. В ней заинтересованы правители, торговцы. Ну и военные. Им вообще без разницы, по какой причине начать резню.
2
Делу войны Голдиварский Тракт служил так же исправно, как и делу мира. Вместо товарных повозок, его заполонили военные. Из-за удобства переброски войск, все боевые действия разворачивались именно вдоль Тракта.
Мы ехали, сливаясь с многочисленными беженцами, или сворачивали на боковые ответвления, минуя блокпосты. На просёлочных дорогах было проще откупиться от стражников, чем на Тракте.
Белокурая форвиррка ехала молча. Орнелла несколько раз сказала мне, как её зовут, но имя звучало как-то заковыристо, как названия гор в Норвегии.
Через несколько флю просёлочную дорогу перегородили два ряда заострённых брёвен. Слева от дороги поднимался обрыв, поросший лесом, справа – широкая река. На берегу стояла водяная мельница. Через отверстие плотины в огромное водяное колесо била струя воды, быстро его вращая. Скрип и трение механизмов отражались от обрыва, разносились над речной гладью, искажённые эхом. Несколько водоплавающих птиц сонно плыли по течению реки, изредка окуная головы.
– Эх, какие пейзажи пропадают! – сказал я. – Какие фоточки получились бы.
Между первым и вторым рядом заострённых брёвен стояли два стражника. Мановением руки один приказал нам подъехать поближе.
Взяв мой жетон и деньги, удалились в свою будку. Долго не возвращались.
– Мне не нравится это, – сказала Орнелла.
– Мне тоже.
Я спрыгнул с хорта. Из мешка вытащил свой фоторюкзак и свёрток с автоматом. Распутал тряпки, проверил боеготовность оружия. Не мешало бы пересобрать и смазать… Знакомые формы Калашникова действовали успокаивающе. Автомат был весточкой из родного мира, письмом матери сыну на фронт.
Такие же родные черты приобрела и камера Cannon, и зарядное устройство на солнечных батареях. Оно, кстати, функционировало даже ночью, заряжаясь от отражённого света Семилунья. Впрочем, голдиварская ночь совсем не напоминала ночь на Земле.
Один стражник, оставшийся у заграждения, следил за моими действиями.
– Надо идти напролом, – шепнула Орнелла.
Я надел рюкзак и повесил автомат на плечо:
– Согласен.
Начал стягивать с рук перчатки, чтобы смести преграду. Стражник упал на землю и откатился за прикрытие мешков с песком, выставив арбалет:
– Ни с места!
Спереди и сзади открылись порталы. Из них вывалились толпы ядовитых крипдеров, а из будки и здания мельницы повалила стража.
Я сорвал перчатки и создал «Толчок», сметая с дороги забор вместе с арбалетчиком:
– Вперёд, без меня.
– Я тебя не оставлю, – ответила Орнелла.
Форвиррка что-то залопотала.
– Мне проще воевать, когда вы не мешаетесь.
Если бы вместо Орнеллы была Аделла, то мои приказы остались бы незамеченными. Но эта номасийка решительно дёрнула поводья и поскакала вперёд, избегая крипдеров и увлекая за собой форвиррку.
Что же, пора проявить все способности, которыми меня наделили магические струны Голдивара.
– Именем Гувернюра, сдавайся, – прокричал командир стражников.
Я молча обвёл вокруг себя силовое поле. Оно было слабым, подрагивало, как паутина на ветру. Но это был мой единственный защитный приём. Интересно, что сказал бы Драген в этом случае? Мне снова нужно атаковать, а не защищаться?
Линии на ладонях ярко засияли, создавая в каждой руке по плазменной дубине. Драться сразу двумя руками невозможно, так делали только в кино или играх. Поэтому вторую плазмобиту я планировал бросить в гущу врагов, используя как взрывчатку.
Вслед за крипдерами из порталов вышли четыре мага в чёрных робах. Спокойные и зловещие. Своей неторопливостью намекали, что не боятся моих внеклассовых возможностей.
Крипдеры выстроились перед магами шеренгой и замерли, как игрушечные.
– Именем Гувернюра, – повторил командир. – Вы задержаны за публичное применение внеклассовой магии, что создало опасность для мирных граждан, а так же за нападение на стражей закона и отказ подчиниться их требованиям.
– Я не хочу ссориться с Гувернюром, – ответил я. – На почтовой станции произошло недоразумение.
– Закрывай магию, поговорим, – предложил командир, при этом даже не шелохнулся, чтобы убрать арбалет.
– Вы первые.
С минуту мы все стояли, ничего не предпринимая. Выглядело глупо: нельзя назвать это «неловким молчанием», но и на подготовку к битве тоже не походило.
Я уже начал прикидывать: как бы сжато рассказать мою историю? Про то, что я из иного мира, где сейчас лютует Самое Древнее Зло, которое когда-то лютовало в Голдиваре. Про то, что я и Бленда направляемся за Барьер Хена, чтобы найти какую-то книгу с чертежами аппарата, который теоретически способно убить бога. Про внеклассовую магию надо тоже упомянуть – я стал им по совершенно необъяснимой причине. Даже Драген не смог вразумительно ответить, откуда у меня вдруг появились способности к магии.
Такое количество правдивых данных нельзя уместить в одно ёмкое предложение так, чтобы оно не напоминало ложь и попытку выкрутиться.
Проще применить силу, чем пытаться рассказать правду, в которую никто не поверит.
