– Конечно, – поддаваясь порыву, ответил Кузнецов.
– Я Ферзь, – представился он. – У нас здесь не принято обращаться друг к другу по именам, которые нам дали железяки. Это Гвоздь, – он показал на автоматчика. – А это Пуля.
Только теперь Кузнецов заметил, что вторым партизаном была женщина. Она, конечно, сильно проигрывала по внешности его Ангелине, да и большинству девушек, которых он знал, но все же он почувствовал к ней симпатию. Она была настоящей.
– Мне тоже надо придумать кличку? – спросил Кузнецов.
– Давай, – согласился вожак, – только не очень пафосную. Пусть она отражает твои способности или хотя бы намерения.
– Бластер, – улыбаясь, сказал Кузнецов. – И я могу даже продемонстрировать почему.
Тут он извлек из-под полы куртки изрядно потрепанный РИИП.
– Что это за штуковина? – спросила Пуля.
– А это практически бластер и есть, – улыбаясь, сказал Кузнецов. – Я поджег с его помощью уже трех железяк.
– Круто! – восхитился Гвоздь.
– Ладно, поздно уже, – с сомнением поглядывая на оружие Кузнецова, сказал вожак. – Завтра посмотрим, на что ты способен.
– Вы возьмете его на акцию? – удивилась Пуля.
– А как нам еще его проверить? – спросил Ферзь. – Пусть покажет себя в деле. И.. эту штуку тоже. А то мало ли кто к нам из города забредает. Может, машины научились вербовать людей. Посидит ночь в карантине, а после акции тогда представлю его остальным.
– Мудро, – согласился Гвоздь.
Кузнецова отвели в грот, который запирался на решетку, вкопанную в землю. И хоть он и не собирался сбегать, все же подумал, что камера эта не слишком надежна. Может, Ферзь намеренно оставил его здесь без охраны? Тоже своего рода проверка.
Думать было тяжело, сонно. За день Кузнецов столько всего пережил, что закономерно валился с ног. Он устроился на старом ватнике, который ему вручили, запирая клетку, и почти мгновенно уснул.
Говорят, что уставшим не снятся сны, но ему снились: Ангелина, которая бродит по их милому поселку без головы, сосед, с торчащими из ушей проводами, директор, который почему-то выращивает розы и все сокрушается, что они не растут.
Среди ночи его разбудил какой-то шорох. Кузнецов поднялся на локтях и огляделся – не хватало еще, чтоб это была крыса. Он так привык к комфорту и безопасности, что совсем не представлял, что делать с грызунами. Но это оказалась Пуля. Она просунула свое рябое, перепачканное землей лицо в грот и шепотом позвала:
– Эй, Бластер, ты не спишь там?
– Сплю, – хрипло ответил Кузнецов. Бог знает, что нужно было этой странной женщине от него.
– Я тебе воды принесла, – она протянула ему помятую флягу.
– Почему? – не торопясь брать подношение, спросил Кузнецов.
– Ты же хочешь, наверное, пить?
– Я-то хочу. Зачем это тебе? Почему сейчас – среди ночи?
Брови воительницы насупились, видимо, демонстрируя смущение.
– Не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что я пришла. Ты не думай, я просто поговорить, без всяких там…
– О чем?
– Ты же только «оттуда»? Как там сейчас?
– А ты давно «там» не была?
– Уже третий год по лесам бегаем, – тяжело вздохнула Пуля.
– Зато на свободе, – неуверенно подбодрил Кузнецов.
– Да что ты знаешь об этой свободе. Ни поесть по-человечески, ни поспать, ни в туалет сходить. Я там, знаешь, в двухэтажном доме жила, с мансардой. Чай на веранде любила пить с пончиками по утрам. У меня бассейн был и садик с розами.
– Зачем же ты тогда ушла в лес?
– Я за Гвоздем ушла. Мы с ним случайно познакомились на работе. Он в композитном цеху диодный свет измерял, а я отвечала за технику безопасности. Я ему инструктаж давала, вот и вышло. А потом у него, как у всех, случился припадок, когда он понял, что его окружают роботы. Ферзь это называет моментом озарения. У меня этого момента так и не было. Да и если бы сама потом не увидела все эти проводки на сломанных железяках, так до конца бы и не поверила. Гвоздь ушел первым, нашел эту группу в лесу, во всем разобрался, а потом вернулся за мной.
Пуля замолчала, явно вспоминая те моменты прошлого.
– И что, теперь жалеешь? – спросил Кузнецов, не понимая, к чему ведет свой разговор Пуля.
– Не то чтобы, – замялась воительница. – Но если бы мне сейчас предложили выбирать, то я бы все переиграла. Подумаешь, роботы. Зато всегда в наличии чистые полотенца, приятная на коже одежда, спокойная размеренная жизнь, вкусная еда. Сериалы. Ох, как я же по ним скучаю. Не смотрел «У ветхой скалы»?
– Нет, – отрицательно покачал головой Кузнецов.
– Жалко, – тяжело вздохнула Пуля. – Хотелось бы узнать, нашли они там наконец сокровища или нет.
– Так почему ты не вернешься?
– Боюсь, – спокойно ответила Пуля. – Мы ведь не знаем, что железяки делают с беглецами. А еще боюсь Ферзя. Говорят, он лично расстрелял уже многих, захотевших вернуться. Боится, вычислят его лагерь.
– Бред, – возмутился Кузнецов. – Какое ему должно быть дело! Ну, если человек сам захотел вернуться, что же, теперь его держать силой?
– У нас здесь не «пионерская зорька», а практически военный штаб – костяк сопротивления. Все здесь слишком серьезно: и наряды, и повинности, и трибунал. Ладно, что теперь. Возвращай флягу, пойду обратно, пока не хватились.
Кузнецов протянул Пуле тару, после чего воительница бесшумно скрылась.
Вот так и вариант. Из огня да в полымя. Кузнецов лег на ватник и задумался. Неужели можно всерьез выбирать между свободой и тюрьмой. Да, может, жизнь в клетке и слаще, но это же очень мерзкая жизнь, без будущего, без мечты и надежды. Впрочем, он еще не успел пожить на свободе, а уже сам лежит запертым в холодном гроте, и обязанный доказывать свою нужность местному предводителю. Тоже не очень-то похоже на свободу.
За этими мыслями Кузнецову так и не удалось больше уснуть.
А потом вдруг появилось лицо Ферзя.
– Ты готов?
– К чему? – спросил Кузнецов, ежась от холода пещеры.
– Мы идем на акцию, – бодро отрапортовал стоявший за спиной вожака Гвоздь.
– Ночью?
– Уже вечер следующего дня, соня. Ну и здоров же ты спать.
Ферзь усмехнулся и бросил под ноги Кузнецова какой-то пакет.
– На вот, перекуси. У тебя пять минут, чтобы проснуться и поесть. Потом выдвигаемся. Это твой шанс проявить себя и стать нужным сопротивлению.
– А если я не смогу себя проявить, – забеспокоился Кузнецов.
– Тогда мы тебя убьем, – радостно подсказал Гвоздь.
– Нам ни к чему живые очевидцы нашей деятельности, – спокойно пояснил Ферзь. – Но не волнуйся. Если ты не проявишь себя в должной мере, ты, скорей всего, погибнешь еще на акции.
