– Передашь? – попросила она Мирабель.
Нечего и думать посылать записку со слугой: Элизабет читать не станет, отошлет назад.
– Конечно! – улыбнулась подруга и спрятала бумажку за отворот манжета простенького платья в цветочек.
Вовремя: их возня заинтересовала преподавателя. Нахмурившись, он двинулся вдоль рядов импровизированных парт с твердым намерением прекратить беседы на отвлеченные темы.
Оставалось только ждать. Ефимия ненавидела это слово. Вечные мечты о будущем, о том, что когда-нибудь… А если не получится? Вдруг Элизабет действительно презирает ее за ошибку отца?
Чтобы не слоняться из угла в угол, сразу после занятий Ефимия взялась за выполнение задания. Скинув туфли, она с ногами забралась на кровать. Однако прошел час, другой, а в голову ничего не приходило. Во всяком случае, того, что устроило бы его величество. Требовалась некая пафосная идея, а девушка думала о куда более прозаичных вещах. Например, о предвзятости расследования некоторых дел, солидарной ответственности членов семьи за проступок родственника, пенсиях вдовам героев войны. Помнится, некогда отец хотел обратить внимание на бедственное положение тех, кто ценой своего здоровья, а порой и жизни ковал победы – Рдожа.
– После этого конкурса я все равно вылечу, – вздохнула Ефимия и обмакнула перо в черниль-ницу. – Почему бы не воспользоваться папиной идеей?
Подложив под поясницу подушку, девушка набросала черновик проекта. Несколько раз перечитала, внесла необходимые правки и встала, чтобы уже за секретером переписать набело. Попутно она наконец-то сочинит весточку родным. Хватит отмалчиваться!
Ефимия промокнула написанное и потянулась за чистым листом, когда в дверь постучали. Не дождавшись нерасторопной девицы, неизвестный протолкнул в щель сложенную пополам бумагу. Судя по линовке, ее вырвали из тетради. Ефимия выглянула в коридор, но никого не застала, только хлопнула в отдалении дверь. Какая именно, сказать сложно. Заинтригованная Ефимия подняла и развернула послание. Сердце забилось быстрее. Элизабет! Мирабель оказалась права: подруга согласилась на примирение и предлагала обсудить сложившуюся ситуацию. «Приходи в зимний сад к девяти вечера, – гласила записка. – До четверти десятого буду ждать тебя у фонтана. Только не бери с собой Мирабель! Я устала от ее увещеваний».
Никогда прежде Ефимии не приходилось бывать в императорском зимнем саду. Она предпочитала прогулки на свежем воздухе и искренне не понимала, какую прелесть можно найти в созерцании кадок с деревьями. Однако многие придворные не любили вечерней сырости и предпочитали проводить досуг под крышей. Впрочем, сегодня здесь было тихо. Сквозь стеклянную крышу и такие же прозрачные стены в оранжерею проникали последние закатные лучи. Они многократно преломлялись, затейливой радугой падали на ажурные листья. Многие растения Ефимия видела впервые и с интересом рассматривала пальмы и орхидеи, столь любимые ее величеством.
Где-то впереди мерно журчала вода. Ориентируясь на звук, то и дело отодвигая нависавшие над головой жесткие листья, девушка двинулась к месту встречи. Она заранее отрепетировала речь, все, что скажет Элизабет. Если та захочет ее понять, они помирятся, если нет, дальнейших попыток Ефимия предпринимать не станет.
– Бетси! – позвала она, намеренно употребив уменьшительную форму имени.
Ответа не последовало. То ли бывшая подруга еще не пришла, то ли ей не понравилось обращение.
– Элизабет! – встревоженно повторила Ефимия.
Фонтан журчал совсем рядом. Сквозь листву вечнозеленых растений девушка заметила женский – силуэт на скамейке. Выходит, Элизабет таки здесь, но по какой-то причине игнорирует бывшую по-другу.
– Ну хватит уже! – недовольно буркнула Ефимия. – Довольно твоей графской гордости! У меня она тоже есть, могу поделиться.
Девушка сделала еще шаг и увидела чашу фонтана. Выполненный в форме раковины, он собирал вытекавшую изо рта мраморной рыбы воду. А вот и Элизабет. Она поднялась и стояла к ней спиной. Светлые волосы выбивались из-под шляпки. Выходит, Элизабет либо собиралась, либо недавно вернулась с конной прогулки – на скамейке валялся хлыст.
– Ну, я пришла. – Ефимия остановилась в паре шагов от нее. – И либо ты начнешь говорить, либо я немедленно ухожу. Право, не веди себя как ребенок!
– Надеюсь, вы воспользуетесь собственным советом, – послышался знакомый голос сбоку.
Обернувшись, Ефимия увидела Идриса Блеккуока. Он кинул на девушку полный злой усмешки взгляд и остановился рядом с Элизабет.
Ефимия попятилась. Странности поведения подруги пугали, она начинала сомневаться, Элизабет Сомерсби ли перед ней.
– Мы заключили договор, миледи, – напомнил маршал, – и вы нарушили его условия.
– В чем же? – гордо подняла подбородок Ефимия.
Если он планировал ее запугать, то ошибся. Или?.. По коже пробежал холодок. Элизабет не могла ведь поведать ему ее тайну? Тогда Ефимия целиком во власти маршала.
– Судя по тому, как испуганно дрогнули ваши губы, я прав, – довольно констатировал Идрис. – Значит, наша прогулка станет для вас заслуженной платой.
Прежде, чем Ефимия успела что-либо сделать, на ее голову накинули мешок. Девушка отчаянно забрыкалась, пытаясь вырваться из душного плена, но нападающие превосходили ее числом и силой, и леди Брок проиграла. Словно куль с корнеплодами, ее перекинули через плечо и куда-то понесли.
Воздуха категорически не хватало. Ефимия отчаянно царапала мешковину, чтобы проковырять дырку и не задохнуться. Ее несли вниз головой, отчего в висках пульсировала кровь. Казалось, еще немного – и девушка потеряет сознание.
– Слишком шумно! – раздался над ухом голос Идриса.
В следующий миг Ефимию опустили на пол. С головы сняли мешок. Однако она рано радовалась. Позволив жертве сделать лишь пару жадных глотков свободы, один из похитителей прижал к ее лицу омерзительно пахнущую тряпку. Ефимия закашлялась. На нее накатила дурнота. Напрасно она пыталась убрать ветошь от своего носа, чем больше девушка сопротивлялась, тем сильнее ее прижимали к коже. Слабость постепенно усиливалась. Ефимию резко потянуло в сон, и вскоре она провалилась в черное безвременье.
* * *
Ленар Горзен снова задержался в кабинете допоздна. Однако мысли его занимали не государственные дела. Устроившись в глубоком кресле возле камина, он водил пальцем по небольшой книжице без названия. Кожаный корешок и обложка местами потрескались от времени и небрежного обращения, часть листов скукожилась от влаги, но самое главное: две буквы на форзаце сохранились. Некогда их вывели уверенным крупным почерком – округлую «э» и чуть более резкую «б».
Когда на Ленара находили минуты серой меланхолии, он любил извлекать кожаную книжицу и перечитывать избранные записи. Дневнику Эвана Брока надлежало находиться в архиве, но первый министр изъял его вскоре после трагической гибели генерала, рассудив, что посторонним ни к чему читать откровения усопшего. Они ничего не изменят, зато способны навредить семье барона. Те же сторонники виконта Ора могли устроить на нее охоту, если бы прознали о предсмертных планах мнимого союзника. В остальном… Ленар сделал все, что мог.
