– А также наставничество над девочками-сиротами, которые растут там в бедности, безбрачии и послушании, – уточнила Сабина. – Как зовут нашу монахиню?
– Сестра Мария Магдалена. Девичья фамилия Энгельман
[8], – сказала Тина.
– Какое подходящее имя для святой, – цинично прокомментировал Снейдер. – Что еще мы о ней знаем?
– Ей шестьдесят пять лет, была замужем, но рано овдовела. После смерти мужа она в двадцать пять лет ушла в монастырь, где была сестрой, но три недели назад…
– Вышла из монастыря?
Тина кивнула.
– Я думал, это не так просто? – Снейдер наморщил лоб.
– Она запросила разрешение на выход из монашества по состоянию здоровья и, очевидно, из-за психических проблем, – объяснила Тина. – Соответствующая конгрегация Ватикана освободила ее от обета и отпустила на один год.
– И где она провела последние три недели?
Тина пожала плечами.
– Этого никто не знает. Нет никакой информации о месте жительства, и я не нашла никого, кто имел бы с ней контакт.
– Похоже, это решающий момент, – сказал Снейдер. – Что вы еще выяснили? На что она собиралась жить? На сбережения?
– Понятия не имею. У нее есть младший брат, Зено Энгельман, разница в возрасте шесть лет. В настоящий момент я еще не установила его место жительства. Это все.
– Он нам нужен, – решил Снейдер и посмотрел на Сабину: – А вы что выяснили?
– Вальтер Граймс провел последние три года на пенсии недалеко от Браунау-ам-Инн. Небольшой домик с садом, где он выращивал фрукты, овощи и зелень. Жены и семьи нет. Я разговаривала с его соседом. Он вел тихую жизнь и иногда помогал в местном цветочном магазине.
– Безупречный садовник из женского монастыря, – недовольно резюмировал Снейдер.
– Не обязательно, – возразила Сабина. – В начале семидесятых, когда Граймс отвечал за монастырские сад и лес, Бруггталь пользовался плохой репутацией. Набожных сестер называли шлюхами Сатаны.
Снейдер приподнял одну бровь.
– Я так и думала, что вас это заинтересует. Ходили слухи, – продолжила Сабина, – будто в определенном флигеле монастыря – интернате – молодые монашки на протяжении многих лет регулярно подвергались насилию.
– Со стороны Граймса?
Сабина помотала головой.
– Якобы нет. Он не имел к этому отношения. Я разговаривала с бургомистром и секретаршей муниципалитета Браунау. Согласно слухам, никто из немногих мужчин, работавших в монастыре, – электрик, плотник или повар, – тоже не был к этому причастен. Жители деревни рассказывали друг другу, что монашек продавали. Разные мужчины платили за надругательство над женщинами.
– И кто же называл этих женщин шлюхами Сатаны?
– Тогдашняя настоятельница монастыря, которая была известна своим религиозным фанатизмом.
– Wat in gods naam!
[9]– вырвалось у Снейдера. – Но она же могла предотвратить насилие. Это не имеет смысла!
Сабина пожала плечами, и они молчали некоторое время. Наконец Снейдер открыл какую-то папку на своем ноутбуке. Это были фотографии монашки, сделанные камерами наблюдения. Снейдер приблизил два изображения – шрамы на шее, запястьях и тыльной стороне кистей. Он подвинул ноутбук к Сабине и Тине.
– Что вы об этом думаете?
– Я немного разбираюсь в татуировках, клеймении и шрамах, – пробормотала Тина. – Не похоже, чтобы кто-то нанес ей эти шрамы.
Снейдер кивнул, соглашаясь.
– Угол порезов?
– Именно, – подтвердила Тина. – И слева шрамы глубже и шире, что указывает на правшу. Предположительно, она сама себя порезала. Судя по сетке шрамов, несколько десятилетий назад. Но почему?
– Чтобы сделать себя непривлекательной для насильников или наказать за что-то? – предположил Снейдер. – Или потому, что пыталась лишить себя жизни? – Он захлопнул ноутбук и поднялся. – Пришло время поговорить с Магдаленой Энгельман.
Глава 11
Первое, что почувствовала Сабина, когда одна вошла в комнату для допросов 2B, – запах мятного масла испарился. Несмотря на работающий кондиционер, внутри пахло застоявшимся воздухом. Но еще больше ее поразило другое: хотя монашка по-прежнему была в своем черном одеянии, головное покрывало она сняла. Ее густые длинные седые волосы были собраны в пучок. Кроме того, с нее сняли наручники, потому что она все равно находилась под постоянным наблюдением.
Сабина села за стол напротив монахини.
– Доброе утро.
Монахиня удивленно взглянула на настенные часы. Было половина десятого.
– Доброе утро, дорогая. Уже поздно. Я рассчитывала увидеть вас гораздо раньше. Вы плохо спали?
Сейчас тебе будет не до подколок, – подумала Сабина, но ничего не сказала.
В следующий момент дверь опять открылась, и вошел Снейдер. Сабина не обернулась, а наблюдала за реакцией монахини. Правда, та ничуть не удивилась, только довольно заулыбалась. Сабина задавалась вопросом, сохранит ли женщина эту загадочную улыбку еще шесть дней. Потому что она знала – терпение Снейдера подобно наполовину сгоревшему фитилю на бочке с порохом, которая стоит рядом с контейнером, наполненным нитроглицерином.
– Как я вижу, вы аннулировали свое заявление об увольнении, – заключила монахиня. – Это смерть Вальтера Граймса заставила вас передумать?
Снейдер оставался невозмутимым.
– Паршивый пес не заслужил ничего иного, как быть медленно разъеденным кислотой, после всего, что он вам причинил, – холодно произнес он.
– О, он ничего мне не сделал, – возразила Магдалена.
Снейдер посмотрел на Сабину с многозначительным видом.
– Тогда почему он должен был умереть?
– Этого я не могу вам сказать.
Опять началось это дерьмо, – выругалась про себя Сабина, беспокойно качая ногой под столом.
Магдалена больше ничего не сказала, и Снейдер тоже никак не отреагировал. Так как в комнате было только два стула, Снейдеру пришлось стоять. Правда, он этим ловко воспользовался и прислонился к большому зеркалу на стене. Поэтому монашка была вынуждена смотреть в сторону стекла, если хотела с ним говорить. И камера снимала ее реакции крупным планом. Если Снейдер не будет уверен, правильно ли истолковал ее мимику или жесты, он сможет еще раз посмотреть видеоматериалы.
– Почему вы стали монахиней? – спросил он.
– Проверьте, Гермия, свои желанья, – торжественно произнесла она с высоко поднятой головой. – Внемлите юности, спросите кровь: посильно ль вам… покровами монахини облечься…
