Мы подъехали к большому дому господина Риглода ближе к вечеру. Как только карета остановилась, нас встретили несколько женщин с дочерьми. Вслед за ними шли мужья.
Я устал, весь покрылся пылью, от долгой дороги у меня затекли ноги, и когда меня начали представлять господину такому-то и госпоже такой-то, ни одно из имён не отложилось у меня в памяти.
Линия без особого энтузиазма представила меня как молодого племянника господина Фируза, дав, хоть и исподволь, понять, что вовсе не рада появлению в доме ещё одного бедного родственника. Стоило лишь ей намекнуть на мои плачевные обстоятельства, как любезное внимание со стороны матерей моментально изменилось хмурыми взглядами, а улыбки их дочерей стали холодными, словно кожа лягушки.
Этому я был рад и даже развеселился, наблюдая за этими напыщенными курами. Однако моё веселье моментально испарилось, когда я услышал голос из прошлого:
– Рад встрече с тобой, Линия.
Тут же перед моим внутренним взором затрепетала позабытая надпись-предупреждение о неминуемой смерти. Дорога жизни и правда извилиста: она петляет среди опасных утёсов и отвесных скал, а внизу путника поджидают острые камни. Как можно объяснить то, что пять лет назад я бежал от моего врага, благополучно скрылся от его кинжала и его убийц, однако в конце концов оказался с ним в одном доме?!
– Племянник господина Фируза, – представила меня Линия с таким пренебрежением, что Корин де Мозер, человек, который лишил жизни Пипуса, едва ли глянул в мою сторону.
Линия так и не узнала, как я был ей за это благодарен.
Глава 20. Измена линии и моё окончательное перерождение
Нам предоставили время освежить свою одежду и тело перед ужином. Должно быть, известие о моём скудном материальном положении успело разнестись и среди слуг, потому что комната, которую мне отвели, оказалась сущей конурой, меньше гардеробной настоящего аристократа. В комнатке было темно, тесно и нестерпимо душно. Вдобавок она пропахла запахами располагавшейся внизу конюшни.
Я уселся на кровать, опустив голову на колени, и призадумался о своей судьбе. Узнал бы меня Корин де Мозер, если бы я посмотрел ему прямо в глаза? Внутренний голос подсказывал мне, что нет. Я стал старше на пять лет, причём это были важные годы, когда юноша мужает и изменяется особенно сильно. Я отпустил бородку. Меня представили имперцем, и я был одет как имперский аристократ, а не как уличный мальчуган-полукровка. Шансы, что враг меня узнает, были совсем невелики. Однако предупреждение, гласящее «Выжить невозможно», и оставшаяся ничтожная вероятность узнавания заставляли трепетать моё сердце. Самое лучшее для меня – это держаться от Корина подальше.
Как я уже понял, все гости были столичными друзьями Линии, приехавшими в свои поместья с ежегодным визитом. Нам предстояло пробыть здесь только ночь и пуститься в обратный путь рано поутру, чтобы успеть домой до наступления темноты. Мне всего-то и надо, что продержаться в тени те несколько часов, которые будет длиться ужин. Поменьше пить и воздерживаться от болтовни.
Не пойти на ужин вовсе не означало наверняка избежать встречи с Корином де Мозером, а стало быть, и вероятности, что он меня всё-таки узнает и зарубит мечом прямо на глазах у гостей. Я с укором посмотрел на свою рапиру и тут же вспомнил слова Линии, говорившей о Корине как о лучшем фехтовальщике Калиона. Тут же у меня в голове созрел план: скажу-ка я, что мне нездоровится, мол, прихворнул с дороги и присутствовать на ужине не смогу.
Я послал к госпоже Линии слугу с извинениями, сообщением, что у меня расстроился желудок, и просьбой разрешить мне остаться у себя в комнате. Конечно, если госпожа будет настаивать, я велел слуге передать, что тогда незамедлительно отправлюсь на ужин.
Слуга вернулся через несколько минут с ответом от Линии: она обойдётся без меня.
Я страшно проголодался и велел слуге принести мне тарелку с едой. Он посмотрел на меня с удивлением, и я пояснил, что, по словам моего доктора, такая желудочная болезнь, как у меня, лучше всего лечится именно сытной пищей, вот только принимать её нужно непременно лёжа.
Рухнув на кровать, я поклялся отомстить злодею Корину, но сейчас, увы, для этого неподходящее время и место. Любое действие, которое я предпринял бы против него, отразилось бы на господине Фирузе и Рикусе. И хотя мне очень хотелось убить этого человека, пусть даже ценой собственной жизни, которая за прожитые в этом теле пять лет стала мне дорога, как дорожит своей жизнью любой разумный, здравый смысл подсказывал мне затаиться. В Калионе проживает не так уж много имперцев, и Корин де Мозер явно ещё появится в моей жизни. Так что лучше выждать время, пока не представится возможность отомстить, не навредив при этом тем людям, кто отнёсся ко мне с добротой.
Наевшись, я заснул, вдыхая запах навоза и под звуки музыки, доносившейся из трапезной. Несколько часов спустя я проснулся в тёмной комнате и сел. Звуки стихли, видимо, ужин завершился. Выглянув за ставенку, я решил, что уже перевалило за полночь.
Мне захотелось пить, и я вышел из комнаты в поисках воды, но ступал тихонечко, стараясь не создавать шума, чтобы не привлечь к себе внимания.
Ещё раньше я приметил колодец, находившийся за невысоким плетнём в стороне от главного внутреннего двора. Рядом с этим ограждением поставили нашу карету. Наверняка этот колодец предназначался для конюшен, но в этой жизни мне доводилось пить и кое-что похуже воды, которой поят лошадей.
Я остановился у колодца, жадно вдыхая прохладный ночной воздух. Стараясь действовать тихо, зачерпнул из колодца воды и после того, как вволю напился, вылил то, что ещё оставалось в ведре, себе на голову.
Возвращаться в комнату и изнывать от пота мне не улыбалось – там было жарко и сыро как в эльфийском лесу. Зато имелась возможность скоротать ночь в нашей карете – воздух там чище, лучше, хотя сиденья немногим жёстче соломенной постели в комнате. Я залез в карету. Правда, чтобы уместиться на сиденье, мне пришлось скрючиться, но здесь, по крайней мере, можно было дышать.
Сон уже начал туманить мои мысли, когда я услышал чей-то шёпот и смех. Опасаясь выдать своё присутствие, я постарался не делать резких движений и, осторожно сев, выглянул наружу.
Двое вышли в маленький внутренний дворик и остановились у кареты. Мои глаза приноровились к темноте, и я узнал парочку почти мгновенно: то были Линия и Корин де Мозер.
Убийца Пипуса заключил чужую жену в объятия и поцеловал. Его голова склонилась к её груди. Потом он раздвинул её корсаж, обнажив белую грудь, которую мне уже довелось однажды увидеть.
Этот человек обходился с Линией, как с гулящей кошкой: грубо бросил на землю и стал срывать с неё одежду. Если бы я не видел, что супруга господина Фируза пришла с ним по доброй воле и что ей по вкусу такое грубое обращение, я схватил бы свою рапиру и бросился на Корина, дабы не допустить насилия.
Её нижнее бельё было отброшено в сторону. Линия поднялась с земли и опёрлась спиной о каретное колесо. Когда Корин обнажил тёмный уголок между поблескивающей белизной её бёдер, он спустил свои штаны, и они оба начали двигаться в такт, постанывая и тяжело дыша.
