Господин Фируз ещё какое-то время рассказывал о деятельности Одулина и его шайки, а мы с Рикусом подавленно молчали. Мне хотелось верить, что вожак повстанцев – это не тот Одулин, которому я некогда помог освободиться, но помнил, как владелец раба смеялся над его утверждением, что он принц. Впрочем, даже если это тот же самый эльф, глупо испытывать угрызения совести. Разбойники появляются на дорогах Калиона по вине алчных и жестоких рабовладельцев вроде Корина де Мозера, а никак не по моей.
Господин Фируз уставился в потолок и поджал губы. Когда он заговорил, мне показалось, он прочёл мои мысли.
– Похоже, что Единый вдвойне воздаёт за зло, которое мы посеяли. В Калионе в двадцать раз больше имперцев-мужчин, чем женщин, и естественно, наши мужчины удовлетворяют свои плотские потребности с эльфийскими женщинами. В результате в стране становится всё больше людей смешанной крови, которых все ненавидят и презирают, и не потому, что они ходят, разговаривают и думают не так, как мы, а потому, что они служат живым укором нашей алчности и насилию. Но хватит мудрствовать. На данный момент мне нужны не мудрецы, а люди, способные хорошо слушать, о чём болтают на улицах. Амадеус, прошло много лет с тех пор, как ты был вором и попрошайкой. Ты ещё не забыл, как это делается?
Попрошайкой мне быть приходилось. Но до воровства я никогда не опускался! Хотя с полей, бывало, утаскивал…
– Если вам это нужно, то я готов, господин Фируз, – ответил я.
– Мне нужно, чтобы ты вернулся на улицы Ролона. Ты будешь держать ухо востро, присматриваться и прислушиваться. Мне нужно выяснить, являются ли все эти разговоры о восстании пустой похвальбой, родившейся в разгоряченных вином головах, или за ними кроется правда.
Когда мы с Рикусом выходили из библиотеки, господин Фируз спросил:
– Как вам понравились ваши комнаты? Линия сама выбирала их.
Мы переглянулись.
– Замечательно, господин Фируз, они просто превосходны.
Рикус постарался сдержать улыбку. А господин Фируз с грустью ответил:
– Считайте, вам повезло, что вас поселили всего лишь над конюшней.
На обратном пути к нашим «роскошным покоям» Рикус воодушевлённо потирал руки:
– Приключения, интрига – кто знает, что таит для нас это задание, дружище! Я чую в воздухе любовь и опасность, шелест женского платья, кинжал у моего горла.
– Вообще-то, Рикус, нам предстоит расследовать мятеж рабов, а не любовную интрижку герцога.
– Мой юный друг, жизнь такова, какой её делаешь ты сам.
И мы отправились в город в поисках приключений. Прогуливались, наслаждаясь прохладой, любуясь породистыми лошадьми и восхитительными женщинами. Как завидовал я всем вокруг! Родиться и быть воспитанным, нежась в блеске серебра и золота вместо тряпья и соломы. Разумеется, на сей случай я обрядился в самые лучшие, полученные от господина Фируза одежды и прицепил подаренную мне им парадную шпагу. Другое дело, что рапира с чашеобразной гардой, казавшаяся мне в поместье пределом мечтаний, здесь выглядела чуть ли не кухонным ножом. Я робел, опасаясь, что все эти изысканные дамы и господа даже под нарядом аристократа узнают во мне бедного полукровку.
Я мог гордиться собой, ибо на первый взгляд выглядел роскошно, но на деле всегда находилось что-то, выдававшее во мне простолюдина. Например, руки. Руки щёголей были нежными и ухоженными, как у дам, – похоже, они в жизни не поднимали ничего тяжелее одежды, а мои, мозолистые и натруженные, выдавали привычку к физическому труду. Я старался не держать их на виду, чтобы не позориться.
Неудивительно, что, пеший, в приличной, но непритязательной одежде, я был для здешних дам пустым местом: ни одна из них не взглянула на меня дважды. Но вот Рикус, несмотря на стоптанные каблуки и обтрёпанные манжеты, привлекал внимание местных красавиц. В нём чувствовалась гордость, не высокомерие выскочки, а уверенность человека, знающего себе цену, и дамы понимали, что если даже этот человек похитит их сердце, а заодно и драгоценности, они всё равно будут вспоминать о нём с улыбкой.
Я заметил, что на некоторых женщинах и мужчинах были маски, закрывавшие лицо полностью или только верхнюю часть.
– Мода, – пояснил Рикус, – повальное увлечение, добравшееся и досюда. Калион всегда на годы отстаёт от Ренивьеды. Маски там были в моде десять лет тому назад, когда я сражался в Сарме. Многие женщины даже спать ложились в масках, пропитанных маслом, полагая, что это разгладит морщинки на их лице.
Прогуливаясь, Рикус рассказывал мне, что уже успел приступить к выполнению поручения, полученного от господина Фируза.
– Я связался с человеком, который, по словам нашего господина, работает на повстанцев. Он, правда, всего лишь посредник, но так или иначе через него проходит много денег.
Как раз когда Рикус описывал переговоры с этим человеком, я заметил знакомую фигуру: крупного мужчину на рослом коне – Корина де Мозера. В первое мгновение я непроизвольно съёжился, но потом распрямил спину. Хватит пугаться, я ведь теперь не жалкий полукровка с улиц Ролона, а имперский аристократ со шпагой на боку.
Рикус, от которого ничто не ускользало, проследил за моим взглядом.
– Де Мозер, правая рука маркиза Дуло Риглода, один из самых состоятельных людей в Калионе. Говорят, де Мозер богат, как сам король, и к тому же лучший фехтовальщик в провинции, за исключением меня, конечно. А чего ты пялишься на Корина так, будто хочешь всадить кинжал ему в горло?
В тот момент мой враг остановился рядом с каретой. На сидевшей внутри женщине была полумаска, но карету я узнал. Де Мозер рассыпался в комплиментах, а Линия весело смеялась, откровенно флиртуя и выставляя супруга на позор перед высшим обществом столицы.
Слева от меня кто-то тихо заржал. Группа молодых аристократов с мерзкими улыбками наблюдала за флиртом между Корином и Линией. На парне, который засмеялся, были золотистого цвета штаны и дублет с нашитыми красными и зелёными полосками ткани, отчего он походил на пёстрого бойцовского петушка.
– Гляньте на Мозера, как он ухлёстывает за женой обращённого, – заявил петушок. – Неплохо бы, чтобы она отсосала всем нам по очереди. На что ещё годится жена обращённого?
Я налетел на наглеца и двинул его по физиономии так, что он отшатнулся.
– Ты сам баба, – сказал я ему.
Это было самое страшное оскорбление, какое можно бросить аристократу.
Он зарычал и потянулся за шпагой. Я схватился за свою, но слишком долго нащупывал рукоять, покрытую сложным узором. Поэтому, когда я вытащил своё оружие из ножен лишь наполовину, петушиный франт уже приставил клинок к моему горлу. Ещё одна шпага сверкнула между нами. Клинок наглеца был отбит в сторону, но Рикус продолжал наносить молниеносные удары, пока не ранил молодого аристократа в руку, заставив его выронить оружие. Друзья болтливого франта бросились было ему на выручку, но Рикус атаковал их с таким пылом, что вскоре все трое обратились в бегство.
