– После того, как признаешься.
– Это безумие!
– Ты неправильно подходишь к делу, – проворчал ловец. – Ты пытаешься использовать доводы, словно купец, торгующийся из-за коровы. Но позволь напомнить, что это не переговоры о ценах на мясо и не игра на деньги. Нам всё равно, какие карты будут выложены на стол, и блефовать тут бесполезно. Бога не обманешь, ему ведомы все твои грехи. Твой долг – признаться и покаяться в них. Если же ты не пожелаешь сделать это добровольно, тебя принудят.
– Не сомневаюсь, что пытками вы принуждаете к признанию невиновных вроде меня. Но мне правда не в чем признаваться, и, если я так и не признаюсь, что вы сделаете? Замучаете меня до смерти? Лишите жизни невиновного?
– Единый всегда узнает тех, кто страдал за Него. Случись тебе умереть под пыткой без вины, тебя ждёт вечное блаженство. Такова высшая справедливость. Мы же всего лишь Его слуги. Будучи милосердны, мы даём тебе возможность признаться добровольно. Принуждение станет необходимым только в том случае, если ты откажешься. Никто не бывает лишён возможности покаяния. Позднее ты предстанешь перед трибуналом, где будет оглашено обвинение. Вот тогда обвинитель и пригласит свидетелей, обличающих твои грехи. Одновременно твой адвокат получит возможность пригласить, если таковые найдутся, свидетелей, готовых дать показания в твою пользу. И прежде чем всё это произойдёт, ты не можешь быть наказан.
– И когда же состоится заседание трибунала?
– После твоего признания.
– А если я не признаюсь?
Человек шмыгнул носом, видимо, был крайне раздражён такой тупостью.
– Если ты не признаешься, то будешь считаться виновным. А степень твоей вины и меру наказания определит трибунал.
– Ладно. А если я возьму и признаюсь прямо сейчас? Когда в таком случае меня вызовут в трибунал?
– Как только поступит указание. В одних случаях вопрос решается быстро, в других…
– Что, интересно, могли наговорить обо мне клеветники такого, чтобы вы сочли меня преступником?
– Всё это будет сообщено тебе на суде.
– Но как я могу выступить с опровержением ложных обвинений, если до самого суда даже не узнаю, кто именно на меня донёс?
– Наш разговор идёт по кругу, и я уже устал повторять одно и то же. – Он подался к окошку и заговорил шёпотом: – Но ввиду суровости одного из обвинений я, так и быть, расскажу о нём, чтобы ты мог заблаговременно покаяться и очистить душу. Это касается имперского ребёнка…
– Ребёнка?..
– В пещере нашли мёртвое дитя, маленькую девочку. Её прибили к колесу гвоздями, точно так же некогда поступили с нашим Спасителем. Мало того, её нагое тело подверглось неслыханному надругательству. Неподалёку обнаружили вино и сармийские ритуальные чаши. В одной из них оставалось вино, смешанное с имперской кровью.
– И какое отношение я могу иметь к этому кошмару?
– Свидетели видели, как ты выходил из пещеры.
Мой возмущённый возглас был, наверное, слышен даже в королевском дворце:
– Ничего подобного! Я не причастен к этому злодеянию! Да, спору нет, я грешен, и Единый ведает, что я продавал запрещённые рисунки, но это худшее из моих преступлений. Я никогда не прикасался к…
И тут я, опомнившись, в ужасе захлопнул рот. На лице ловца появилось самодовольное удовлетворённое выражение. Стало ясно, что история с ребёнком была выдумкой, призванной заставить меня признаться в истинных своих деяниях. И эта уловка удалась.
– Калион кишит обращёнными, – прошипел он. – Они прикидываются последователями Единого, но на самом деле замышляют убить всех, истинно верующих в Него. Поэтому наш долг и твой долг разоблачать тёмных даже в своей собственной семье.
– Ты зачем сюда явился? – требовательно вопросил я.
– За твоим признанием, чтобы иметь возможность сообщить трибуналу, что ты раскаялся.
– Ну, так ты выслушал моё признание. Я верю в Единого, но повинен в продаже нескольких недозволенных рисунков, о чём весьма сожалею. Пусть ко мне пришлют утешающего, и я поведаю ему о своих грехах, тех, о которых заявил. Других за мной нет, и признаваться мне больше не в чем. Больше вы от меня ничего не услышите, ибо вы добиваетесь, чтобы я начал лгать. Когда у меня появится возможность встретиться с адвокатом?
– Ты с ним беседуешь. Я и есть твой адвокат.
Позднее меня вывели из темницы и доставили в каземат, где находилась дыба и были разложены различные инструменты. Там меня дожидался палач и ловец, тот самый, которому я бесплатно печатал документы для ордена.
– Это он, – заявил ловец. – Этот человек утверждал, что владелец типографии якобы временно отбыл в империю. Но я никогда не видел, чтобы там распоряжался кто-нибудь, кроме него.
– Тебе известно, что сей злодей практиковал колдовство и поклонялся Тьме? – спросил пройдоху ловца мой адвокат.
– О да, да! – с готовностью солгал тот. – Я сам слышал, как он взывал к Тёмному!
– Слышал, и как ловец ничего не предпринял?!
Я обернулся к присутствующим, ожидая поддержки. Все молчали, однако по их лицам я понял: всё сказанное моим обвинителем будет принято на веру.
Вскоре после возвращения в темницу я окончательно перепутал день с ночью и потерял возможность следить за ходом времени, ибо мои регулярные кормёжки прекратились.
По мере того как накопленный за годы жирок покидал моё тело, нарастала тревога, связанная с ожиданием предстоящих пыток. Она не покидала меня ни на миг. Никто ещё и пальцем меня не тронул, но я всё время думал, как поведу себя, оказавшись в руках палача. Хватит ли мне выдержки, чтобы вести себя достойно, или я тут же начну вопить, как несчастное дитя, и признаваться во всём подряд, чего бы от меня ни потребовали?
Обдумывал я также и возможность обвинить в поклонении тёмному божеству эту суку Линию. Увы, мне это ничего не давало, ибо, как свидетель, не донёсший об увиденном ловцам, я всё равно оказывался виноватым.
Пребывание в холодной сырой темнице само по себе было пыткой. Вряд ли Линия, при всём её злобном воображении, могла бы придумать мне худшее место для ночлега. Теперь много я отдал бы за возможность провести ночь в тёплой постели в каморке над конюшней. Да что там, я отдал бы всё, что имел, за возможность поспать прямо в стойле…
Когда ловцы явились за мной, я не знал, день сейчас или ночь. Дверь распахнулась неожиданно, и в мои привыкшие к темноте глаза болезненно ударил свет факелов.
– Вперёд! – скомандовал голос. – Вытяни руки!
Я закрыл глаза и пополз на звук. Мои руки сковали кандалами, после чего меня подняли, потому что ноги меня уже не держали, и двое ловцов в своих балахонах с низко надвинутыми капюшонами, так походившие на земных средневековых инквизиторов, поддерживая меня под руки, повели в пыточную камеру. Один из них, разглядев отросшие корни белоснежных волос, не смог сдержать удивления:
