– Если граф узнает, что ты стал моим любовником, тебя убьют. Но ты не находишь, что опасность придаёт любви особую сладость? – сказала она.
Рикус предупреждал меня и насчёт её чар, и насчёт ревности графа. Однако что толку? Оказалось, я слишком слаб, чтобы противостоять ухищрениям женщины.
Так продолжилось превращение неуклюжего провинциала в имперского лорда. Ради любви я был готов на многое, но пришлось стерпеть и последствия слуха, который пустила Альведа, поведав подругам о моей слабости к мужчинам. Меня же больше всего на пути моего нового превращения раздражала необходимость для усыпления бдительности графа играть эту роль. Потребовался наряд, никак не соответствовавший моему вкусу. И после долгих споров мы остановились на щегольской рубашке из жёлтого шёлка и камзоле цвета, который Альведа назвала «провокационно розовым».
– Брат графа будет как раз из той компании, которая ходит в «заднюю дверь», и одевается он именно таким образом, – пояснила Альведа. – Если граф увидит моего спутника одетым на манер родного братца, это сразу развеет все подозрения.
В обмен на согласие корчить из себя франта с противоестественными наклонностями Альведа многократно приглашала меня войти в её «переднюю дверь» и плюс к тому познакомила с развесёлой жизнью театрального общества столицы.
Снова я увидел пропасть между жизнью в колониях и имперской столицей. Думаю, случись чопорным ловцам Калиона посмотреть от начала до конца хоть один из местных спектаклей с их похотливыми, порочными, суеверными и злыми главными персонажами, на них напали бы корчи. Я представил себе, как в качестве вершителя высшей справедливости силком привожу этих ханжей в театр, связываю их, пришпиливаю им веки, чтобы нельзя было закрыть глаза, и заставляю снова и снова смотреть представление за представлением.
Энтузиазм Альведы по части посещения театров, светских приёмов и занятий любовью был неисчерпаем, так что я, с её лёгкой руки, был полностью поглощён всеми этими приятными делами и сожалел только, что редко виделся с Рикусом. Поначалу его имя было на языке у каждого: в обществе только и толковали, что об аристократе, вернувшемся из колоний с полными карманами золота. Мой друг превратился в живую легенду, чего только о нём не рассказывали. Я собственными ушами слышал историю, что Рикус якобы разыскал древнюю сокровищницу и победил дракона, который, как водится, охранял золото.
Я ожидал, что по прибытии в столицу Рикус с головой окунётся в столь любимую им жизнь знаменитого художника, однако моего друга, похоже, всецело поглощало другое его увлечение.
– У Рикуса роман с герцогиней, – сообщила мне Альведа. – С императорской кузиной.
– Она замужем?
– Разумеется. Её супруг, герцог, сейчас инспектирует армию в Лирии. Герцогиня так одинока, и, естественно, требует от Рикуса, чтобы он посвящал ей всё своё время и силы. Представь, Рикус говорит, что впервые в жизни полюбил по-настоящему.
– Интересно, а есть в Ренивьеде замужние дамы, у которых нет любовников? – осведомился я.
Альведа на секунду задумалась, а потом неуверенно ответила:
– Ну, может, среди бедняков…
Тогда я задал Альведе ещё один вопрос:
– Ты мне как-то сказала, что Рикус на самом деле никакой не проходимец, а настоящий аристократ. Так вот, он, конечно, во время наших совместных скитаний, похождений и схваток рассказывал мне немало интересного о своей жизни, но я сильно сомневаюсь в правдивости этих рассказов, и мне хотелось бы знать, та ли эта самая история, которую довелось выслушать и тебе…
– Мне Рикус ничего такого особенного не рассказывал. Но люди, знающие его лучше меня, говорили, что по происхождению он маркиз.
Маркиз! Носитель титула, превосходящего графский и уступающего лишь герцогскому. Большой вельможа. Столь знатной персоне, даже если все семейные владения были промотаны или конфискованы, ничего не стоит раздобыть целое состояние, женившись на дочери какого-нибудь сказочно богатого купца.
– Я слышала эту историю не от него самого, – промолвила Альведа. – Рикус осиротел в пять лет: отца его, прославленного имперского генерала, убили в бою, мать умерла от чёрной болезни. После смерти родителей Рикуса взял на воспитание кузен его отца, граф. В ранней юности Рикус был обручён с графской дочерью, на год или два старше его. Как-то ночью, ему в ту пору едва исполнилось семнадцать, слуга разбудил его, доложив, что в дом кто-то забрался. Рикус, схватив шпагу, бросился на поиски грабителя и нашёл нарушителя спокойствия, оказавшегося его другом, в объятиях своей наречённой. Амадеус, ты можешь себе представить эту картину?! Молодой аристократ, законник с пылким сердцем, воспитанный в традиции мужественности, согласно которой честь мужчины зависит от поведения женщины, с которой его связала жизнь! И такой человек застаёт невесту, занимающейся любовью с его другом. Можно ли винить его за то, что случилось потом?
Я слишком хорошо знал Рикуса, чтобы задаваться вопросом, что он сделал в такой ситуации.
– Разумеется, он убил любовника!
– Если бы всё обошлось только убийством любовника, Рикус сейчас был бы маркизом, а не изгоем. Он убил не только друга, но и свою наречённую. Она пыталась встать между сражавшимися мужчинами и пала первой. Конечно, каждому понятно, что для Рикуса это был вопрос чести, но девица была единственной дочерью старого графа, к тому же её поведение бросало тень уже на его фамильную честь. И граф сумел повернуть дело так, что Рикусу пришлось скрываться.
Выслушав Альведу, я долго молчал. Сидел с закрытыми глазами и представлял, каково пришлось в ту страшную ночь моему другу и двоим возлюбленным. Потрясение и гнев. Кровь на клинке. Беспомощное женское тело, распростёртое на полу… Все эти мысли удручали, и полегчало, лишь когда Альведа обняла меня и поцеловала.
В столице я многому научился – например, тому, что любой аристократ смотрит не на слугу, а сквозь него, не видя в нём личность. Однако сердце моё всё больше тосковала по Калиону. Я уже распростился с мечтой, что Элоиза может когда-нибудь стать моей. Ей предстояло выйти замуж за Лафета, растить его детей и не стать художницей и поэтом. В цепкой хватке говнюка, воспитанного де Мозером, она быстро увянет, превратившись до времени в старуху, чьи девичьи мечты жизнь обратила в пыль.
Но с другой стороны, почему бы мне не попытаться сделать Элоизу вдовой?
Эта мысль овладевала мной всё сильнее, и Альведа, заметив моё уныние, заявила, что не желает иметь со мной дело, пока я снова не научусь смеяться. Правда, у меня возникло подозрение, что истинной причиной её немилости стала не моя меланхолия, а настойчивые ухаживания одного недавно приехавшего в столицу графа.
Я всё чаще стал прогуливаться в одиночестве по улицам Ренивьеды и однажды увидел ловца с очень знакомым лицом и фигурой. Он не узнал меня, даже когда я приставил кинжал к его горлу.
– Фарид, ты ли это?!
– Что вам угодно? – прошептал он.
– Мне нужны сведения о некоем Лафете и его друзьях. Мой брат выследил вас в Калионе. Вы даже заметили, когда он подглядывал из окна гостиницы, это было в Ильме.
