Корин достал из кармана золотую монету, поднял её и показал мне.
– Узнаёшь?
Я выдавил какое-то грязное, памятное по дням, проведённым на улице, оскорбление, но оно получилось не слишком внятным – петля по-прежнему сдавливала мне горло. А чего ради он показывает мне какую-то монету, я просто не понял. Почему бы не убить меня и не тратить попусту время?
– Интересная монетка… – протянул Корин, вертя золотой кружок пальцами, – особенная. А знаешь, бастард, что в ней особенного?
– Чего мы ждём? – буркнул Лафет. – Надо вырвать из него пытками правду да и покончить с ним.
Услышав со стороны сводного брата столь «родственное» высказывание, я не преминул выдавить ругательство и в его адрес. К сожалению, неразборчивое.
– Терпение, мой мальчик! – ухмыльнулся Корин и снова обратился ко мне: – Эй, бастард, ты ведь крепкий муж. В каких только переделках не бывал и всегда выходил из них, став ещё сильнее, чем прежде. До сегодняшнего дня, разумеется. – И он опять вышиб из-под меня табурет.
Я забился и задёргал ногами, снова чувствуя, что го лова вот-вот оторвётся. Доля мгновения – и опора снова оказалась под ногами.
– Знаешь, что для тебя сейчас хуже всего? Всякий раз, когда я выбиваю из-под тебя подпорку, твоя шея ещё чуточку растягивается, и после третьего-четвёртого раза позвонки не выдержат. Но нет, не думай, что всё будет так просто, как если бы тебя вздёрнули на виселице: раз – и помер. Как бы не так, дружище. Быстрой смерти тебе не будет, а вот паралич – такой, что ты не сможешь пошевелить ни рукой, ни ногой, – это пожалуйста. Ты даже жрать сам не сможешь. Будешь подыхать медленно, молясь, чтобы кто-нибудь сжалился и прикончил тебя. – Корин говорил медленно, с расстановкой, стараясь, чтобы до меня дошло значение каждого его слова.
И он добился своего, я действительно испытал страх. Одно дело – смерть, на это у меня мужества хватало, но чтобы гнить заживо в параличе, как кусок мяса!
Корин снова показал монету:
– Так вот, я хочу поговорить с тобой об этой монете. Как уже было сказано, она особенная.
Это он действительно уже говорил. Но я и тогда, и сейчас ничего не понимал. При чём тут какая-то монета?
– Да, она весьма необычна, – подбросил он монетку в воздух, поймал её и перевернул на ладони. – И знаешь, чем именно?
Я помотал головой.
– Не знаешь? Ну что же, верю. Я и не думал, будто ты знаешь. Прежде всего, её необычность в том, что именно благодаря этой штуковине ты до сих пор жив. – Корин снова подбросил и поймал блестящий кругляш. – Если бы не эта монетка, я позволил бы Лафету пронзить тебя шпагой в тот миг, когда открылась дверца кареты. – Он покачал монетку на ладони. – Для тебя это просто золотая монета. Ты заплатил десяток таких за коня и одежду. На первый взгляд она такая же, как тысячи других, – и по размеру, и по весу. Но если ты приглядишься к ней повнимательнее, то обнаружишь некое отличие. Скажи, чьё лицо красуется на золотых монетах во всех землях? – Его нога снова двинулась к табурету.
– Императора? – прохрипел я.
– Правильно! – Он поднёс золотой к моему лицу. – Но присмотрись, здесь нет императорского профиля. Здесь отчеканен совсем другой. Знаешь чей?
– Нет.
– Действительно, тебе это лицо незнакомо. Сия не слишком привлекательная физиономия принадлежит первому королю Калиона некоему Ламарио де Ризену, маркизу Присевии. Всего лишь маркизу, который решил, что может чеканить собственную монету.
Я по-прежнему пребывал в недоумении. Чего ради мне рассказывают о каком-то тщеславном маркизе, которого я в жизни не видел?
– А знаешь, что стало с монетами Ламарио?
И тут до меня дошло. Теперь я понял, почему прошлое обрушилось на меня столь стремительно после того, как зловещий старикан опознал меня на балу.
– О, вижу, ты потихонечку соображаешь, что к чему. Итак, некий человек появляется в городе и начинает тратить золотые монеты, отчеканенные частным лицом. Купцы их берут без звука: золото есть золото. Но суть в том, что эти монеты были похищены. Похищены вместе с таким запасом другого золота, серебра и драгоценностей, которого хватило бы, чтобы выкупить у императора весь Калион. Теперь, бастард, ты видишь, как легли карты. Эти монеты тратил ты. Вот и получается, что ты и есть тот вор, который опустошил монетный двор.
Явившись в нашу тайную сокровищницу за деньгами, необходимыми, чтобы осуществить мщение, я наугад взял мешок с золотыми монетами, но, наверное, монеты с изображением маркиза Ламарио подвернулись мне не случайно. Судьба и злой рок снова посмеялись надо мной, направляя мою руку.
– Теперь ты наверняка смекнул, почему я не спешу удовлетворить желание моего воспитанника поскорее спровадить тебя на тот свет. Его беспокоит, как бы уличный попрошайка не предъявил права на его наследство и женщину. Сам-то ты, будучи человеком дурной крови, представить себе не можешь, насколько отвратительна для чистокровного имперца сама мысль хоть о какой-то возможной связи с таким выродком. – Сделав это отступление, Корин продолжил: – Это большая удача, что нам удалось тебя сцапать прежде, чем ты попал в руки королевских солдат. Торговцы, с которыми ты расплачивался краденными монетами, описали тебя. Теперь точно известно, от кого они их получили. Ты смышлёный малый, Амадеус, и, конечно, думаешь, что, даже наобещай мы тебе всего с три короба, на самом деле, как только нам удастся наложить руки на сокровища, твоя жизнь закончится. Не стану тебя разуверять, ибо выбор, стоящий перед тобой, прост. Ты можешь сказать нам, где они спрятаны, отвести нас в тайник, а значит, прожить ещё некоторое время без мучений, питая слабую надежду, что или нам заблагорассудится тебя пощадить, или тебе каким-то чудом удастся бежать. Ну а можешь, – он поставил ногу на табурет, – можешь предпочесть паралич, беспомощность и медленное умирание.
Корин был прав. У меня не было иного выбора, кроме как умереть прямо сейчас, лишив негодяев шанса добраться до сокровищ и надеясь, что Рикус заставит их заплатить за всё.
С этой мыслью я вытолкнул из-под себя табурет.
– Он сдохнет! – заорал Корин. Этот негодяй стал подсовывать табурет обратно под мои ноги, но я поджал их. – Он пытается покончить с собой!
Корин схватил меня за ноги и приподнял, чтобы ослабить давление петли на шею.
– Руби верёвку! – прокричал он. – Руби верёвку!
Лафет полоснул по верёвке шпагой, и меня опустили на пол. Руки мои оставались связанными за спиной.
– А он даже крепче, чем я думал, – пробормотал Корин, глядя на Лафета.
– Или, может, так нас ненавидит, что ему смерть не страшна, лишь бы не отдать нам сокровища.
Лафет пнул меня ногой.
– Ничего, я развяжу ему язык. Вот займусь им по-настоящему, и он будет умолять о смерти.
И тут вдруг громыхнул взрыв, да такой, что вся комната содрогнулась.
